По этому случаю Маленький Джо пек восхитительные пышки, которые особенно пришлись по вкусу французам. Всякий раз, когда доносился их аромат, Гастон зажмуривал глаза и с восторгом восклицал: «Колечки!» С тех пор мы называли пышки колечками, потому что они и в самом деле напоминали по форме резиновые кольца на люке.

Инструктором Джо и Ларри стал Андре. Поскольку погружения производились на глубину всего 30—50 метров в нескольких милях от берега, не было смысла следить за маршрутом «Ныряющего блюдца». Почти все, кто был на борту «Хью-Тайда», сидя или лежа на палубе, предавались отдыху. Мы впервые собрались вместе с тех пор, как покинули восточное побережье Штатов.

Джо и Ларри, пробыв под водой по часу, поднялись на борт «Хью-Тайда», преисполненные уважением к аппарату. Они, правда, признались, что понадобится какое-то время для того, чтобы научиться на ощупь находить нужные рычаги и кнопки и управлять аппаратом в темноте. Стоило чуть больше повернуть руль или пустить из одного сопла более мощную струю, как он начинал резко поворачиваться и терял управление. Мы им завидовали и мечтали о том, чтобы когда-нибудь хотя бы раз совершить погружение самим. Фред хотел, чтобы стажеры по возможности больше использовали «Блюдце», а потом, когда останется время, и каждый из нас совершит по одному подводному рейсу.

Морские геологи из института Скриппса, доктора Шепард, Дилл и Инман, изучали отдельные участки каньонов. Они совершали погружения во время первых опытов с аппаратом. Ученых интересовали образцы осадков, а также изменяется ли их состояние и перемещение в каньоны в различное время года, а через каньоны — на участки с гораздо более значительными глубинами.

Они хотели определить, какое количество осадков переносится от берега на определенные участки, находящиеся в нескольких милях от побережья. Доктор Шепард установил важный факт: с прошлой зимы в каньонах появилось значительное количество отложений. В каньоне Скриппс он отметил «пульсирующие» течения, скорость которых иногда достигала 0,5 узла. Аналогичное явление отметил и доктор Дилл почти в миле от берега, в каньоне Ла-Холья, где он соединяется с каньоном Скриппс. Такого рода течения, как правило, не препятствовали работе «Блюдца». Правда, во время одного из спусков в каньон Скриппс, когда на борту были доктор Инман и Андре, течение отбросило аппарат и он ударился о стенку каньона; для того чтобы вырваться из водоворота, пришлось всплывать. Во время отчета после погружения доктор Инман отметил, что на 9 метрах каменистой гряды он насчитал с десяток стальных тросов, тянувшихся куда-то вниз. Одни были старые, заржавленные, другие новые. В ту пору мы не придали значения его словам, но позднее, во время одного из погружений, эти тросы доставили нам немало хлопот.

Тектоническая структура каньона представляла чрезвычайный интерес для геологов, но узость его, наличие в нем всяких предметов и камней, а также течения значительно затрудняли работу. Позднее, при исследовании и изучении таких узких каньонов, я убедился в преимуществах этого небольшого подводного аппарата, сконструированного Кусто, перед более крупными.

Скоро все убедились, что погода может мешать нашей работе: из-за волнения, качки и плохой видимости несколько погружений пришлось отменить. Правда, мы надеялись, что на крупном обеспечивающем судне сможем работать и в более сложных метеорологических условиях.

После завершения серии погружений мористее склонов в районе Сан-Диего мы собирались перейти к следующим, предусмотренным программой операциям. Шла третья неделя работы. Все уже приобрели достаточный опыт для того, чтобы отправиться к островам, удаленным от берега,— Санта-Каталина, Сан-Клементе и Сан-Николас.

Теперь нашим опорным пунктом вместо причала Би-Стрит стал причал на мысе Лома, оборудованный лабораторией электроники. Добираться до места работы стало легче. Поскольку мы очутились на территории, контролируемой морским ведомством, пришлось носить специальные значки и прикреплять опознавательные таблички к мотороллерам или мопедам, которыми пользовались все, кроме Вэла.

Наша компания прибыла на причал лаборатории. Каждый прихватил с собой канадку, словно отправляясь в дальнее плавание. Мы собирались провести неделю на островах, затем в Лонг-Биче сменить судно и в течение двух недель совершать погружения возле острова Сан-Клементе.

«Хью-Тайд», битком набитый всякими припасами и людьми — на борту был 21 человек, — отчалил от берега. Апартаменты наши были вполне приличными, хотя и не роскошными. Поскольку судно создавалось для океанографических работ, лишь каюты капитана и руководителя научных работ находились в надстройке. Остальные 19 человек размещались в двух кубриках (в одном были двухъярусные койки). Легководолазное оснащение находилось в помещении рядом с машинным отделением. Тесновато, но неделю вытерпеть вполне можно. Днище у судна было округлое. «Хью-Тайд» покачивало, и все быстро заснули.

Мы ставили перед собой две задачи. Биологи с тихоокеанского ракетного полигона, что на мысе Мьюгу, хотели исследовать банку Фарнсуэрт, чтобы определить, можно ли создать там стационарную подводную лабораторию. Они намеревались произвести ряд опытов с установленными на дне звуковыми излучателями.

Банка Фарнсуэрт находится в нескольких милях мористее Санта-Каталины, на довольно ровном участке песчаного шельфа, глубина которого около 80 метров. Банка представляет собой нечто вроде одиночной подводной горы, вершина которой не доходит 8 метров до поверхности. Наблюдателем на этот раз был Джим Мольденхауэр, а командиром аппарата — Каноэ. Андре покинул нас ненадолго: он должен был отправиться в Центр подводных исследований и проверить ход работ во Франции.

Мы собрались на палубе, готовые начать спуск «Блюдца» возле банки Фарнсуэрт. К этому времени все члены экипажа, принадлежавшие к компании «Вестингауз», оделись в серую форму с нашивкой «Дипстар». Но наши французские коллеги в своих черных комбинезонах выглядели просто шикарно. Каноэ обычно носил зеленый, похожий на лыжный костюм из эластика. Под него он надевал белый или серый свитер, а если было холодно, то поверх всего натягивал черный комбинезон. Хотя среди французских водолазов и подводных исследователей принято носить красные вязаные колпаки, Каноэ никогда не надевал его. В зубах он неизменно держал трубку, иногда белую глиняную, с тонким мундштуком, но чаще большую и изогнутую, наподобие той, какую курил Шерлок Холмс. В довершение всего он носил башмаки из мягкой кожи на каучуковой подошве. Такие же башмаки носил Андре. Каноэ расхаживал по палубе, сцепив руки за спиной, и с довольной улыбкой наблюдал за приготовлениями к спуску на воду. В назначенный момент легко вскарабкивался на него и исчезал в люке.