– Прекрасно. Меня ничего не касается, так? И что же мне делать? Просто сидеть рядом, не задавать вопросов, не иметь желаний и быть олицетворением бесхребетной женственности?

– Даже если попробуешь, ты не сможешь быть бесхребетной, – с многострадальным вздохом ответил Цирцен.

– Праздник, – громко повторил Дункан. – Жители планируют торжество…

– О чём это ты болтаешь? – Цирцен неохотно переключил внимание на Дункана.

– Если позволишь мне закончить предложение, то возможно узнаешь, – спокойно закончил Дункан.

– Ну? – ободряюще предложил Цирцен. – Я - весь внимание.

– Жители хотят отпраздновать твоё возвращение и грядущую свадьбу.

– Никаких праздников! – тут же встряла Лиза.

– Привлекательная идея, – парировал Цирцен.

Лиза уставилась на него, словно лэрд спятил.

– Я не выйду за тебя замуж, помнишь? Я не собираюсь здесь оставаться.

Трое воинов повернулись, разглядывая девушку, будто она только что сообщила им, что отрастит крылья и улетит в своё время.

– Я не буду принимать в этом участия, – огрызнулась Лиза.

– Возможно, праздник – это то, что тебе нужно, девушка, – уговаривал Дункан. – И у тебя появиться возможность познакомиться со своими людьми.

– Они не мои, и никогда ими не станут, – сухо возразила Лиза. – Я здесь не останусь.

Сказав это, девушка развернулась и взбежала вверх по ступенькам.

* * *

Однако Лиза обнаружила, что не может долго оставаться в одиночестве. Втихомолку она прокралась обратно на верхушку лестницы, очарованная происходящими внизу событиями.

Они планировали её свадьбу, и этого было достаточно, чтобы дух захватывало.

Все сгрудились вокруг стола в Главном зале, а властный, но неотразимо сексуальный горец-красавчик перебирал руками ткани.

– Неа. Этот недостаточно мягок. Гиллендрия, принеси шёлка, что хранятся в гобеленовой комнате. Адам дал мне нечто, что отлично подойдёт. Принеси рулон золотистого шёлка.

Дункан облокотился о спинку стула, сложив руки за голову и положив башмаки на стол. Передние ножки стула угрожающе висели в четырёх дюймах над полом, а затем с глухим стуком ударились о плиты, когда Галан ударил рукой по тыльной стороне спинки.

– Что с тобой, Галан? – выразил недовольство Дункан.

– Сними ноги со стола, – отчитал Галан. – Они грязные!

– Оставь его, Галан. Стол можно вытереть, – рассеянно сказал Цирцен, перебирая в пальцах бледно–синюю шерсть и, покачав головой, отбросил её прочь.

Дункан и Галан взглянули на Цирцена, как на полоумного.

– До чего мы дожили? Грязь на столе? Ты копаешься в тряпках? Значит ли это, что теперь можно спариваться на кухне? – недоверчиво спросил Дункан.

– Я вовсе не намерен регулировать спаривание, – мягко сказал Цирцен, поднимая складку малинового бархата.

Подставив палец к подбородку Дункана, Галан захлопнул ему рот с громким щелчком.

– Я думал, что тебе ненавистны дары, которые принёс тебе Адам, – напомнил Галан лэрду.

Цирцен отбросил в сторону бледно–розовое полотно.

– Для девушки только яркие цвета, – приказал он служанкам. – Кроме, может, лавандового.

Он мельком взглянул на швей, стоящих рядом с ним:

– У вас есть цвет лаванды?

Оставаясь на своём месте, Лиза залилась румянцем. Цирцен явно вспомнил её бюстгальтер и трусики. Эта мысль послала жар по телу девушки. Но затем между бровями залегла морщинка. Кто такой Адам? Почему он принёс дары? И почему Цирцен их ненавидит? Лиза потрясла головой, наблюдая, как Цирцен делает выбор среди расстеленных на столе рулонов. Возле него шесть женщин отбирали ткани, которые одобрил лэрд.

– Плащ из бархата, – говорил Цирцен, – с чёрным мехом по краю капюшона и манжетам. Мои цвета, – самодовольно добавил он.

Лиза застыла, сбитая с толку собственническим тоном в его голосе. “Мои цвета ”, – сказал он, однако Лиза ясно расслышала, как Цирцен говорит: “Моя женщина ”.

И это взволновало девушку.

Лиза быстро отступила назад и, нырнув за угол, прислонилась к стене. Сердце колотилось.

Что она делает?

Стоит тут на верху лестницы в четырнадцатом веке, наблюдая, как Цирцен выбирает ткани для свадебного платья!

Господи, она полностью теряла себя. Непосредственность настоящего была столь неотразимой, роскошной и восхитительной, что разрушала связующие нити с реальной жизнью, подрывая её решимость вернуться к матери.

Лиза опустилась на пол и закрыла глаза, заставляя себя думать о Кэтрин, представлять, что она делает, как терзается от беспокойства, насколько Кэтрин одинока. Лиза сидела, согнувшись на полу, жестоко заставляя себя вернуться в настоящее, пока не почувствовала, как закипают в глазах слёзы.