Тварь — так говорили про него сами «кентавры». И все эти клички шли ему, как пианисту фрак. Мурая он боялся и ненавидел, но шакалил на него не за страх, а за совесть. Только он мог спасти его от тюрьмы, от нар, от выполнения позорных обязанностей. За трое суток, что Стриж был в городе, Бачун, и так худой как глиста, сдал окончательно. Его остроносая мордочка с крупными веснушками на бледном лице приобрела какое-то особое выражение загнанной в угол крысы.

Еле дождавшись рассвета, он снова начал мотаться по городу на мотоцикле с расспросами и допросами.

Агентура у него была обширная: любой наркоман согласен вложить кого угодно, лишь бы ширнуться хоть разок бесплатно.

Удачу он почувствовал, когда расспрашивал Калгана, одного из мелких торговцев марафетом и самого наркомана. Расплачиваясь, тот вытащил новенькую десятитысячную купюру.

— Где взял? — спросил Бачун, вертя в руках хрустящую еще ассигнацию.

— Витька Павленко расплатился за прошлое и еще хотел взять.

— Откуда у него деньги? Он, что, на работу устроился?

— Да что ты! Он и ножовку в руках не удержит.

— Где же деньги взял?

— Не знаю. У него еще несколько таких было, новеньких.

— Витька друг Стрижа?

— Да, точно.

— Говоришь, он еще хотел взять?

— Да, только у меня не было больше. Скоро прибежит, время.

— Вот что. Ты ему ничего не давай, пусть ко мне идет.

Вернувшись домой Бачун стал ждать. Не прошло и получаса, как прибежал взбешенный Витька.

— Ты, сука! Ты почему ему не велел давать? Я деньги плачу!

— Плевал я на твои деньги, ничего ты не получишь.

— Почему?

Бачун подошел вплотную к Витьке, схватил его за лацканы старенькой засаленной куртки и тихо спросил:

— Где Стриж? Стриж где? Это он дал тебе деньги?

Витька отвел глаза, и Бачун понял, что попал в точку.

— Где он, говори, сука?

— Не знаю, не знаю.

— Где деньги взял, ну?!

— Клиент один расплатился.

— Врешь, ты уже с год гвоздя в стену не забил. Ну?!

— Икону продал, свою, ей-богу!

— Врешь! — Бачун выхватил из рук Витьки две скомканные купюры, достал ту, что получил от перекупщика, сличил, усмехнулся.

— Они из одной пачки. Так что ты мне рога не мочи. Точно такие деньги Стриж выбил из Абрамчика. Где он?

Где его нычка, говори!

Целый час Витька упрашивал рыжего взять деньги и дать ему кольнуться. В конце он уже ползал перед ним на коленях, плакал. Его страшно ломало, казалось, что кто-то невидимый, но ужасно сильный выворачивает суставы, на темечко как будто положили гирю, а пульс в висках все нарастал и казалось, что череп вот-вот не выдержит и разлетится на куски. Он стоял на коленях и, обхватив голову, стонал от боли. Уставший Бачун развалился на диване, зевал и монотонно, как метроном, твердил вполголоса:

— Где Стриж? Стриж где?

В руках он для большей наглядности держал шприц с готовой дозой. Наконец терпение его кончилось, он нагнулся, брезгливо сморщившись, сгреб в ладонь грязную шевелюру Витьки, поднял его лицо кверху и, поднеся шприц прямо к глазам, закричал:

— Ну, где? Говори!

И Витька сломался. Глядя на мутную жидкость в прозрачном стеклянном шприце, он тихо, глотая слюну, произнес то, что так долго ждал рыжий подонок.

— Он у Ольги.

— У какой Ольги? — сначала не понял Бачун.

— У моей Ольги, — так же тихо добавил Витька.

Сунув шприц в дрожащую руку, Бачун бегом кинулся к телефону.

— Мурай? Это я. Я нашел его!

И все-таки он не устоял, не выдержал. Все эти дни Мурая грызла только одна мысль — бросить все и бежать.

Так было и десять лет назад. То, что все приписывали уму и хитрости Мурая — поездку в Фергану после изнасилованя Оксанки — все это диктовал один ужас. Он ненавидел Стрижа, но еще больше его боялся. Мурай мог пойти один на двоих, на четверых, на какую угодно толпу. Но этот человек еще в детстве, в бесконечных уличных и боксерских боях, буквально вдолбил в него какой-то особенный безотчетный и панический страх.

Особенно часто Мурай вспоминал лицо Стрижа на танцплощадке, когда Анатолий сломал ему челюсть. Ведь он тогда и рукой не пошевелил, чтобы прикрыться. Вот почему, когда утром ему позвонил, а потом и прибежал довольный Бачун, Мурай воспринял его слова почти безразлично.

— Чему радуешься, дурак? Подумаешь, нашел. Ты убей его, тогда и радоваться будешь.

— А чего там? Сейчас возьму всех, зажмем в доме. Рыпнется, сожгем и всех делов.

— Дурак! — еще раз повторил Мурай. — У тебя сколько людей осталось?