Шрифт:
Было видно невооруженным глазом, что Семен Аркадьевич решил держаться до последнего: либо пока не выведает хотя бы что-то, либо пока не выгонят пинком под зад. Ну, это мы, конечно, слегка утрируем.
– Ладно, Сеня, вот тебе задачка с тремя неизвестными, а там уж думай сам о будущем державы. Вариант первый. Я был вызван на ковер, и мне не оставили выбора. Вариант второй. Думая, как ты говоришь, о перспективе, я четко понял, что рано или поздно мне этот выбор могут просто не предоставить. И наконец, вариант третий. Все это время я не болел, а выздоравливал. И так же, как и ты, сидя в кресле, подумал о внуках. Но не только о своих.
Семен Аркадьевич улыбнулся.
– Извини, Пал Палыч, но в третий вариант мне верится с трудом.
– Тем лучше для тебя. Теперь задачка уже с двумя неизвестными. Вот и думай на досуге, сидя в кресле.
На столе Пал Палыча загорелась лампочка. Он подошел и нажал на кнопку селектора.
– Пал Палыч, Игорь Олегович Скрипченко на проводе. Срочно.
– Извини, Сеня, власть на проводе. А здесь, как понимаешь, уже не до дискуссий. Вынужден с тобою попрощаться.
Семен Аркадьевич, понимающе кивнув головой, вышел из кабинета.
– Как же ты меня достал, зануда! – сделав громкий выдох вслед вышедшему Семену Аркадьевичу, Пал Палыч снял трубку.
– Приветствую тебя, Пал Палыч! С выздоровлением.
– Спасибо. Здравствуй, Игорь Олегович.
– Пал Палыч, я только сегодня прилетел, а завтра утром опять улетаю. Уже вместе с «хозяином». Но встретиться и поговорить надо. Сам понимаешь, дел невпроворот, но часик для тебя я бы выделил. Заодно и пообедаем. В четыре сможешь?
– Где?
– Давай в «Метрополе».
– Если хочешь по-настоящему вкусно поесть, то для нашей беседы больше подойдет «Грин». Кутузовский, 12, если помнишь.
– Резонно. Что тебе заказать?
– Минеральной воды.
– Я серьезно.
– Я тоже, Игорь Олегович. В четыре буду.
На другом конце провода повесили трубку. Пал Палыч сидел в своем кресле и, глядя на дверь, слушал короткие гудки, когда дверь открылась и в кабинет вошла Нина Сергеевна. Нина с каким-то подчеркнутым усилием закрыла ее за собой.
– Радость моя! Не дремли с моей прихотью.Келью открой и впусти в нее свет,Дай сотворить с необузданной лихостьюТо, что постиг за две тысячи лет,– по-мальчишески задорно продекламировал свое поэтическое творение Пал Палыч.
– Очень красиво, – услышал он в ответ, – но вот что, Пашенька, иди-ка немедленно сядь на свое место и слушай меня внимательно.
– Ради тебя я бы сделал это с большим удовольствием, но где я, по-твоему, сейчас нахожусь?
– Ты мне ответь, только прямо и честно: ты почему ничего не жрешь? – говоря это, она зачем-то оглянулась и посмотрела на дверь, словно боялась, что их разговор могут услышать.
– Нинуля, что с тобой? Я просто не хочу.
– Нет, мой хороший, это не просто. Это далеко не просто. Мою кошачью бабью интуицию не проведешь. Стоило мне только утром тебя увидеть – сразу поняла, что здесь что-то не так. Почему ты ничего не жрешь? Ты чего задумал, идиот чертов? Я не имею в виду этого гоблина Линькова и твой долбаный Совет директоров. Это все игрушки. Но я-то тебя знаю, как облупленного! И понимаю, что тебя ведь не остановишь. Значит, дальше будет только круче и, как итог, ты со своим упрямством долго не проживешь, кретин! А поэтому я хочу знать и немедленно – во имя чего? Какой в этом смысл? Ты же идиот! И всегда им был! И ты, Пашенька, не понимаешь, что ты делаешь!.. Нет, ну ты посмотри на него! Чему ты улыбаешься, полоумный?
Пал Палыч встал и, спокойно подойдя к Нине Сергеевне, попытался взять ее за руки. Она резко их отдернула.
– Не трогай меня! Не то как заеду по твоей тупой деревяшке!
Она ткнула своим кулачком ему в лоб. Он снова взял ее руки в свои. Нина опять попыталась высвободиться, но на этот раз Пал Палыч держал их крепко. Он смотрел на нее с необыкновенной нежностью. Спокойно смотрел Нине в глаза и улыбался. Потом поднес обе ее руки к своим губам и несколько раз поцеловал.
– Нинуля, родная моя, я всегда в твоих глазах, по определению, был круглым идиотом – с этим спорить не стану. Боюсь, что ты права на все девяносто. Но в остальном с тобою я никак не соглашусь. Теперь-то я знаю точно, что я делаю и во имя чего.
– Я же за тебя, дурака, боюсь.
– А ты не бойся. Знаешь, наверное, есть вещи, которые происходят в нас помимо нашего сознания. Бывает, что они гораздо сильнее нас, а бывает, что надо просто научиться к ним прислушиваться. Но ты, как всегда, права, моя бесценная умница, меня уже не остановишь, и по-другому я не смогу. Так надо. Как мне сказала одна великая старушка: «Видно, так угодно Богу». И не думай, что я безрассуден. Я, как и все мы, боюсь и боли, и смерти.
Эта железная леди, наверное, никогда не терявшая самообладания, на этот раз его обронила. Нина Сергеевна не плакала. Она смотрела поверх его головы, и слезы сами катились по ее щекам, а Пал Палыч их осторожно вытирал. Он взял Нину за плечи.