Она взяла его за руку, желая успокоить.

— Я так сожалею, Айдан.

— Не стоит. Я должен был это предвидеть. Скрудж был прав. Нельзя позволять людям узнать о тебе что-нибудь. Как бы ты ни был щедр к ним, им всегда будет мало. Они всегда будут требовать от тебя больше, чем может дать любой человек. Если ты позволишь им, они высосут твою душу прямо из твоего тела. На самом деле Золотое правило [34] состоит в том, что «дашь палец — всю руку откусит». — Он сокрушенно покачал головой. — В прошлом году я был на одном фильме. Он назывался «300 спартанцев». О древней битве при Фермопилах…

Она нахмурилась, когда он под конец обмолвился о том, что ей было полностью понятно.

— Это где триста воинов под командованием царя Леонида удерживали персидскую армию?

Он был потрясен.

— Ты знаешь историю?

Лета улыбнулась и укоризненно заметила:

— Айдан, я — греческая богиня. Конечно, я знаю историю.

В его глазах вспыхнул свет, говоривший о том, что ему все еще нелегко принять то, кем и чем она является.

— Да… как бы там ни было, мне было любопытно узнать историю сражения, и, в отличие от тебя, мне не повезло увидеть все это собственными глазами. Когда я просмотрел фильм, то узнал, что их предал свой же спартанский солдат.

— Эфиальт.

Айдан кивнул.

— Он хотел денег. Итак, ради них Эфиальт продал своих соотечественников и соратников, рассказав персам о секретной тропе в горах, тем самым, дав им возможность убить всех мужчин, которые были с Леонидом. Мужчин, которые прикрывали спину Эфиальта на поле брани. Мужчин, имевших семьи, которые надо кормить. Мужчин, которые сражались, чтобы защитить его родину, его семью и его сына, которого он оставил позади вместе с их сыновьями. Семью, которая будет страдать под гнетом персов. Но ничто из этого не имело значения для алчного, эгоистичного ублюдка. Все, чего он хотел, — это захапать как можно больше, и плевать он хотел на остальной мир. Я был шокирован, когда узнал об этом. Я не понимал тогда и до сих пор не понимаю, как кто-то может пойти на такое.

К сожалению, она понимала. В течение веков она наблюдала, как люди делали это снова и снова.

— Все просто. Всегда найдется какой-нибудь жалкий человечишко, который хочет обладать тем, что есть у других людей, не ударив при этом пальцем о палец.

— Точно, но что меня убивает больше всего, так это то, как далеко они готовы зайти в своем желании, и насколько сильно они чувствуют себя вправе совершать свои кражи. Если бы они хотя бы половину тех усилий, которые тратят на попытки украсть денег, применили на их зарабатывание, то были бы намного богаче меня.

Лета была полностью согласна. Такие люди также всегда вызывали у нее гнев.

— Дружественные отношения порождают презрение. Как только люди становятся ближе к тебе, то понимают, что ты такой же человек, как и они. Именно тогда начинается безумие. Люди не могут понять, почему ты обладаешь большим, чем они, хотя ты — всего лишь обычный человек и ничем от них не отличаешься. Тогда тебя начинают ненавидеть за это.

— Да, но почему?

Лета вздохнула.

— На самом деле я не знаю. Люди могут быть такими созидательными и добрыми, и в то же время — разрушительными и жестокими. Такое впечатление, будто вашему виду нужно пройти через страдания, чтобы чего-то достигнуть.

— Нет, это не так. Это — просто ложь, которую люди твердят себе, чтобы думать лучше обо всех тех, кто бьет их в зубы. Ведь помочь человеку встать так же легко, как сбить его на землю. Именно поэтому я отстранился от мира. Мне надоело все время оглядываться, чтобы никто не мог напасть сзади. Я устал пытаться выяснять: привязанность, выражаемая кем-то, — настоящая и правдивая, или это просто еще одна ложь, которая рассыплется на куски, как только они ощутят вкус зависти.

— Я неспособна чувствовать зависть.

— Неужели?

Она взяла его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза.

— Серьезно, Айдан. В моем мире зависть — это мужчина, Фтонос. [35] Он входит в окружение Афродиты, и никогда не пускал корни в моем сердце. И никогда не будет. Даже когда у меня были все мои эмоции, я ни в коем случае не впустила бы его.

Он притянул ее к себе и припал к ее губам в таком грешно-сладком поцелуе, что у Леты буквально поджались пальцы ног. Это был самый потрясающий поцелуй в ее жизни, но от осознания того, что это не может долго длиться, она ощутила боль.

Как будто почувствовав ее опасение, Айдан застыл на мгновение, прежде чем отстраниться от нее.

— Мне только что пришла в голову одна мысль. Что ты будешь делать, когда все это закончится?

Лета отвела взгляд, не в силах ответить на этот вопрос. Ей было невыносимо больно.

Айдан чертыхнулся, прежде чем ответил вместо нее:

— Ты должна будешь уйти, так? Я имею в виду, ты — действительно богиня. Я никак не смогу тебя удержать, верно?

— А ты бы хотел?