Внезапно Эмиль сообразил, что слуга все еще здесь и наблюдает за ним со страхом и неким странным любопытством во взгляде. Этот взгляд взбесил Эмиля и заставил его на время позабыть все свои терзания. Он вскинул голову и бросил повелительно:

— Можешь идти. Ты мне не нужен.

Но слуга, вместо того чтобы уйти, сказал с преувеличенным почтением:

— Ее высочество принцесса Алмейда просила узнать у вашего высочества, будете ли вы присутствовать на траурной церемонии?

— Конечно, буду! Так уберешься ты наконец или нет?

Слуга снова низко поклонился и ушел. Оставшись один, Эмиль откинулся на подушки и прикрыл глаза. Вот это поворот… Еще вчера дед сидел вместе с ним у камина, пил вино, разговаривал. А сегодня он мертв. Мертв. Эмиль повторил это слово вслух и содрогнулся. Звучало оно отвратительно.

Так он пролежал два или три часа, предаваясь самым мрачным мыслям, но наконец заставил себя собраться и встать. И очень вовремя — он как раз застегивал камзол, когда в павильон вошел Тармил, перед которым ему меньше всего хотелось бы демонстрировать слабость. Выглядел придворный магик мрачнее тучи. Едва взглянув на лицо Эмиля, он подошел и молча обнял его. От такого неожиданного проявления сочувствия Эмиль опешил и не сразу нашел, что сказать. Пока он подбирал слова, Тармил отстранил его, взял за плечи и заглянул в глаза.

— Я хотел предупредить, чтобы ты не появлялся во дворце до начала траурной церемонии, — сказал Тармил серьезно. — На твоего брата смерть короля подействовала как хорошая доза крепкого вина. Он вне себя от счастья и мало что соображает. Ни к чему попадаться ему на глаза раньше времени.

— Понимаю, — отозвался Эмиль мрачно. — Я его сейчас только спровоцирую.

— Вот именно.

— Что мне делать, Тармил? — спросил Эмиль напрямую. — Что мне теперь делать?

Тармил покачал головой. Его темные глаза мрачно сверкнули.

— Не знаю. Месяц у тебя есть, но потом… Я не знаю, Эмиль. Я не имею на Люкку никакого влияния. Никто не имеет. Разве только принцесса, но и она… Боюсь, она не станет за тебя вступаться, и никто не станет.

— Может, мне сбежать? — спросил Эмиль без особой надежды.

— Куда? И потом, любой мало-мальски обученный магик выследит тебя по магическому следу без особого труда. Хочешь убегать всю жизнь? Это не выход, Эмиль. Ты, в конце концов, принц, так что веди себя соответственно. Борись за себя.

— Бороться? Как?

— Это тебе виднее. Э! — Тармил заглянул ему в глаза и усмехнулся. — Да ты никак совсем скис? Что с тобой, принц?

Эмиль резко отвернулся.

— Ничего.

Несколько минут они молчали.

— А ты, Тармил? — спросил Эмиль, кусая губы и по-прежнему не глядя на бывшего наставника. — Что будет с тобой?

— Этого я тоже не знаю, — усмехнулся Тармил. — Могу только предположить, что меня тоже дожидается уютная теплая башня на границе. С другой стороны, король не может обходиться без придворного магика. И я уж как-нибудь постараюсь убедить Люкку, что никто кроме меня не годится на этот пост. Если же мне это удастся… Что ж, придворный магик имеет кое-какое влияние на короля. И можешь быть уверен, я замолвлю за тебя словечко.

— Ну, спасибо, — буркнул Эмиль. — Очень обнадеживающе.

— Извини, пока больше ничем не могу тебя порадовать.

Предупреждению магика Эмиль внял с готовностью. Да и желания являться во дворец у него не было никакого, даже ради того, чтобы попрощаться с дедом. Он счел, что еще успеет это сделать во время официальной храмовой церемонии. Потребности выплакать горе в материнских объятиях он тем паче не испытывал. Ему вообще не хотелось плакать… разве что от осознания собственного бессилия.

До вечера Эмиль бесцельно и бездумно расхаживал по павильону, кусая губы и сжимая и разжимая кулаки. Наверное, он успел дошагать до самой Скааны. Вечером же его одиночество нарушили двое слуг. Один принес холодный ужин (только теперь Эмиль сообразил, что обед сегодня не подавали; впрочем, он все равно не испытывал голода), второй — траурное платье. Эмиль без аппетита поел, но менять платье не стал. Все равно никто его не видит. Траур он наденет, когда отправится во дворец.

Церемония прощания с королем была назначена на третий день. Волей-неволей, Эмилю пришлось появиться на людях. В черном платье, с гладко зачесанными назад волосами, он был не похож на себя. Подойдя поцеловать руку матери, он с некоторым удивлением отметил, какое заплаканное у нее лицо. Можно было подумать, будто она и впрямь оплакивала отца. Впрочем, она, кажется, была единственной, кто плакал по королю. Карлота очевидно не испытывала никаких чувств по поводу смерти деда, принц-консорт тоже выглядел вполне равнодушным, а Люкка, деда не любивший и этого никогда не скрывавший, так и пузырился от радости и даже не пытался изобразить скорбь. Эмилю очень хотелось отвесить ему подзатыльник покрепче.

Завидев брата, Люкка смерил его взглядом и сказал с нескрываемым удовольствием:

— Ну, теперь ты у меня попляшешь, колдунишка!

Эмиль промолчал и отвернулся.

Гроб с телом короля Иссы погрузили на открытую повозку, затянутую черным крепом и засыпанную живыми цветами. Повозка была запряжена шестеркой вороных коней. Эмиль наблюдал за приготовлениями издалека, приближаться к гробу ему не хотелось. Он вообще предпочел бы не видеть деда мертвым, сохранив его в своей памяти — живым, но он знал, что подойти к покойнику еще придется. Отвертеться от посещения службы в храме Борона было совершенно невозможно.