Огромные окна линотипного цеха сияли голубым дневным светом. В этом призрачном сиянии на мгновение появлялись пары, трепетно мелькали яркие платья и тут же исчезали в темноте. Слышались девичий смех и мужские голоса. Все были заняты сами собой, и никто, оказывается, не обращал на Игоря и Лизу никакого внимания.

Взяв его под руку, Лиза сказала:

— Пойдём на Каму.

Осмелез в темноте, Игорь ответил:

— У тебя красивое платье.

— А часы ты заметил? Все девчонки умерли от зависти. Это отец подарил.

Она подняла тонкую, до плеча обнажённую руку, чтобы Игорь полюбовался блеском часов. Они шли по Комсомольскому проспекту, прямому и широкому. В листве огромных тополей светились матовые шары фонарей, и сама листва то вспыхивала ослепительно яркой зеленью, то сливалась с темнотой. Справа высилось громадное тёмное здание — музей.

Лиза вспомнила:

— Отец не велит мне с тобой дружить.

И рассмеялась, словно сообщала что-то вecёлое. Игорь сказал о своей матери: она всё время твердит ему то же самое.

Держась за руки, они приближались к музею. Пустые окна отражали весёлый свет фонапей. Высокий шпиль терялся в чёрном небе. Лиза вдруг почувствовала себя очень маленькой и одинокой, она притихла и прижалась к Игорю, ища у него защиты.

Почувствовав это, Игорь громко сказал:

— Впервые в истории интересы наших родителей совпали.

Шаги гулко прозвучали среди колонн, поддерживающих величественный портал. Лиза небрежно ответила:

— Это уже было. Ромео и Джульетта, помнишь? Смешно. На пороге к коммунизму такие страсти. Кого они пугают!

Игорь решительно сказал:

— Знаешь что: я вот, честное слово, ещё не люблю тебя. Но ты мне нужна, и давай поженимся, чтобы они к нам не привязывались.

Лиза рассмеялась, бросила его руку и, раздувая юбку, закружилась между колонн, напевая: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

А потом побежала в темноту.

Игорь догнал её у самого края обрыва. Он схватил её за плечи, повернул к себе и прижал к груди. Впрочем, она сама повернулась и тоже прижалась к нему. Он поцеловал её в смеющиеся пухлые губы.

После этого они притихли, как уставшие дети перед сном, и долго стояли у обрыва, и казалось, что они дошли до самого края земли, что дальше идти некуда, что дальше можно только лететь. Лететь в необозримый таинственный простор, наполненный звёздами, огнями бесчисленных фонарей и воздухом, освежённым теряющейся в темноте рекой.

Внизу блестели рельсы железной дороги, тянулись провода, рдели разноцветные огни. Ещё ниже, вдоль всего берега, в порту тоже сверкали белые и голубые фонари, лучи прожекторов на подъемных кранах, похожих на чудовищных жирафов, сигнальные огни пароходов и золотая россыпь света на дебаркадере. Всё это жило, двигалось, пело сотней голосов. Жирафы, двигая могучими шеями, выхватывали из темноты ящики, тюки, части каких-то машин и целые машины. Стоя рядом с Лизой, Игорь взял её руку, не зная, что ему надо делать дальше.

К пристани приближался пароход. Грубым, добрым голосом гудка он устало проворчал чтото, и на пристани сейчас же вспыхнули дополнительные огни.

Лиза усмехнулась:

— Мало ему.

Игорь, приняв это на свой счёт, отодвинулся. Она засмеялась и сама положила его руку на своё плечо.

Так, обнимая Лизу, он провёл её через все ночные притихшие улицы до самого дома.

Лиза мыла ноги у крана на дворе. Она поочерёдно подставляла под упругую струйку то одну, то другую, любуясь веерочком вспыхивающих при свете луны брызг. Вода была ледяная, и Лиза тихонько посмеивалась и приплясывала, отдёргивая ноги словно от ожога.

В это время возвращалась домой Мария Ивановна. Она сказала:

— Вы похожи на русалку под луной.

— Русалки под краном не купаются, — ответила Лиза и хотела уйти, но Мария Ивановна сказала, что хочет поговорить с ней по серьёзному делу.

— Хорошо, — согласилась Лиза и, сунув мокрые ноги в резиновые тапочки, пошла за Марией Ивановной.

В комнате стояла духота, оттого что весь день окна были закрыты. Пахло мылом и пудрой, и казалось, что плотный устоявшийся воздух насыщен мельчайшими пылинками пудры.

Лиза села на предложенный ей стул, старательно прикрыв полами голубого халатика свои голые коленки. Она знала, для какого разговора её позвали сюда, она ждала этого и на всякий случай приготовила ответ.

Мария Ивановна тоже давно готовилась к этому разговору, но никак не находила слов, чтобы начать. Кроме того, её смущали открытый, ожидающий взгляд Лизиных глаз, её презрительно изогнутые губы, которые Мария Ивановна называла бантиками. За долгие годы работы она привыкла к самым щекотливым разговорам с покупателями, с ревизорами, с подчинёнными, в которых приходилось изворачиваться, придумывать объяснения, лгать… Но как разговаривать с этой девушкой, Мария Ивановна не знала. Она растерялась перед ней. Как внушить ей, что сейчас решается вопрос о счастье самого дорогого человека.