— Два — три — восемь…

— Обувь?

— Четыре — три…

Подойдя к одному из стеллажей, Мачо достал стопку одежды, небрежно кинул ее на стойку перед Кимом. Покопавшись в одном из ящиков, извлек на свет высокие армейские башмаки.

— Распишись… — Мачо подтолкнул Киму толстый истрепанный журнал. Ким открыл его, отыскал последнюю запись.

Судя по всему, это была ведомость выдачи обмундирования. Ким обратил внимание на то, что против фамилий многих бойцов стоял синий штамп «выбыл по причине смерти». Это выглядело довольно зловеще.

— Писать фамилию? — спросил Ким.

— У тебя теперь нет фамилии, — усмехнулся Мачо. — Хитрому неделю назад башку оторвало, теперь ты вместо него.

Ким нахмурился. У него не было желания менять свое имя.

— Вообще-то я Ким, — сказал он, глядя на Мачо и вертя в руках авторучку.

— Вообще-то мне плевать, кто ты, — с ухмылкой откликнулся Мачо. — Неужели ты думаешь, что я каждый раз буду переписывать таблички? Пиши — «Хитрый» и поставь подпись.

Спорить не приходилось. Ким написал в журнале свое новое прозвище, затем в скобках расписался — «Ким Ремезов».

Мачо подтянул к себе журнал, взглянул, потом снова ухмыльнулся.

— И вправду Хитрый… Ладно, иди в каюту, там не заперто.

Ким взял одежду и только сейчас понял, что она далеко не новая. Более того, на манжете комбинезона он заметил засохшее бурое пятно.

— Тут кровь. — Ким взглянул на Мачо.

— Радуйся, что не дерьмо. Отстираешь.

Ким не ответил. Он мрачно смотрел на вымазанный кровью рукав, потом снова взглянул на Мачо.

— Где я?

— А что, тебе не объяснили? — усмехнулся Мачо. — Вот потеха… — Он уже открыто рассмеялся, продемонстрировав Киму ослепительно белые зубы. — Ты на крейсере «Сарацин», а точнее, в команде смертников. Протянешь год, перейдешь в невыездные, то есть станешь членом команды без права покидать борт корабля. Еще пять лет — и ты свободен, как птица. Искупишь, так сказать, вину кровью. Кстати, ты что, пришил кого-то?

— Да, — тихо ответил Ким. Значит, он в команде смертников…

— А по тебе не скажешь, — ухмыльнулся Мачо. — Щуплый ты какой-то. Все, Хитрый, вали к себе, мне некогда. И еще одно: не вздумай сбежать, за это сразу петля. С этим у нас строго.

— Да, Мачо… — Ким взял одежду и башмаки, повернулся и вышел в коридор.

Сорок восьмая каюта и в самом деле незаперта. Как понял Ким секундой позже, здесь вообще не было замка как такового, дверь удерживалась примитивной защелкой. Зайдя внутрь, Ким огляделся.

Каюта оказалась довольно маленькой, койки располагались в два яруса. Вместо привычного для пассажирских лайнеров иллюминатора здесь имелось прямоугольное подсвеченное окно с голографической картиной, изображавшей залитый солнцем пляж с обнаженными девицами.

Койки не были снабжены табличками, но свою — верхнюю левую — Ким отыскал сразу по царившему на ней порядку. Она была аккуратно заправлена, на одеяле лежало несколько журналов. У «окна» расположился столик, справа от входа — раковина. Увидев кран, Ким подошел и с удовольствием напился. Вода слегка отдавала ржавчиной, но это уже мелочи.

Для начала Ким выстирал рукав комбинезона, тщательно намазав его жидким мылом. След от пятна все равно остался, но с этим Ким не мог ничего поделать, а потому смирился. Выжав рукав, он быстро переоделся. Комбинезон оказался почти впору, Киму даже не пришлось его подгонять. Сверток со старой одеждой он положил в свою тумбочку — просто не знал, куда его выкинуть.

Только сейчас он заметил над дверью каюты маленький глазок телекамеры. Выходит, все это время он был под наблюдением. Оно и понятно, команда смертников. Слышал он про этих ребят краем уха, им обычно доставалась самая грязная работа. Врагов у Империи хватает, без дела сидеть не придется — в этом Ким был уверен. Тем не менее в душе у него снова появилась надежда. Ким знал, что это чувство призрачно, но не мог с собой ничего поделать. Человеку нужно во что-то верить, иначе ему просто незачем жить.

Лежавшие на его кровати журналы с фривольными картинками Ким положил на столик, затем лег, подоткнул под голову подушку. Интересно, где сейчас команда? Наверное, что-то ремонтируют. А впрочем, какая разница…

Должно быть, он задремал — но проснулся, услышав звук открываемой двери. Быстро приподнялся на локте.

Первым в комнату вошел долговязый жилистый боец лет сорока, очень мрачный и неулыбчивый, с длинными обвислыми усами. Мельком взглянув на Кима, сел на нижнюю правую койку и стал расшнуровывать ботинки. Следом появился невысокий, коротко остриженный крепыш, ему было лет тридцать, не больше. Вдоль лба у него протянулся багровый, едва затянувшийся шрам, наверняка след от осколка. Ким разбирался в оружии и знал, что след от лучевого оружия был бы совсем другим.