Кардель отвечает:

— Если не усилится иностранная интервенция и если не будут допущены крупные политические и военные ошибки…

Но Сталин продолжает, не обращая внимания на слова Карделя:

— Если, если! Нет у них никаких шансов на успех. Что вы думаете, что Великобритания и Соединённые Штаты — Соединённые Штаты, самая мощная держава в мире, — допустят разрыв своих транспортных артерий в Средиземном море? Ерунда. А у нас флота нет. Восстание в Греции надо свернуть как можно скорее». /М. Джилас/

«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключалось в том, чтобы изменить его».

Коммунизм и коммунисты всегда и всюду побеждали — пока возможно было осуществление этого единства их учения с практикой. Сталину же непостижимую демоническую силу придало упорство и умение соединять марксистско-ленинское учение с властью, с государственной мощью. Потому что Сталин — не политический теоретик в полном смысле этого слова: он говорит и пишет только тогда, когда его к этому принуждает политическая борьба — в партии, в обществе, а чаще всего и тут и там одновременно. В этом слиянии мысли и реальности, в этом деловитом и неотвлечённом прагматизме и состоит сила и оригинальность взглядов Сталина…

Следует добавить: упуская и недооценивая это качество его взглядов или формально подходя к его текстам, и догматики на Востоке, и многие серьёзные исследователи Сталина на Западе затрудняют себе сегодня разгадку его личности и условий, в которых он пришёл к власти.

Необходимо ещё раз повторить, что сталинский марксизм, сталинские взгляды никогда не проявляются — как будто их вовсе не существует, отдельно от нужд послереволюционного советского общества и советского государства. Это марксизм партии, жизненная необходимость которой — превращаться во власть, в «ведущую», господствующую силу.

Своё отношение к Марксу и Энгельсу Сталин, разумеется, никогда открыто не высказывал. Это поставило бы под угрозу веру верных, а тем самым и его дело и власть. Он сознавал, что победил прежде всего потому, что наиболее последовательно развивал формы, соединяющие догматы с действием, сознание с реальностью.

Сталину было безразлично, исказил ли он при этом ту или иную основу марксизма». /М. Джилас/

«Законченность, то есть «научность» марксизма, герметическая замкнутость общества и тотальность власти толкали Сталина на непоколебимое истребление идеологических еретиков жесточайшими мерами, — а жизнь вынуждала его самого «предавать», то есть изменять, самые «святые» основы идеологии. Сталин бдительно охранял идеологию, но лишь как средство власти, усиления России и собственного престижа. Естественно поэтому, что бюрократы, считающие, что они и есть русский народ и Россия, по сегодняшний день крутят шарманку о том, что Сталин, несмотря на «ошибки», «много сделал для России»… Кто знает, может, Сталин в своем проницательном и немилосердном уме и считал, что ложь и насилие и есть то диалектическое отрицание, через которое Россия и человеческий род придут наконец к абсолютной истине и абсолютному счастью?» /М. Джилас/

Итак, Иосифу досталось засыхающее, почти лишённое корней дерево, где, умирая, каждый лист, каждая ветвь пытались в агонии оттянуть соки на себя. А общественное мнение утверждало, что смешно и даже преступно /поскольку ущемляет права каждого отдельного листа/ работать на Целое. Что этого Целого вообще нет, и смысла ни в чём нет, и Истины нет. Что вообще искать Истину и Смысл — преступление и блажь, что Россия вечно «мутит воду», за что её давно пора стереть с лица земли или, по крайней мере, надеть на неё смирительную рубашку и изолировать от «приличного общества».

Как выразился изящно господин Парамонов с радио «Свобода» — «Автор продолжает искать истину, не подозревая, что истина в гонораре».

— Так и сказал? — захлопал АГ чёрными ладошками. — Спиши мне эту песню!

— Уже списал, дарю для Суда. Истина для таких господ если и есть, то она вроде пушкинской Золотой рыбки, должной служить у старухи — цивилизации «на посылках». Чем это кончилось — всем известно.

Итак, Иосифу оставалось лишь одно — заставить засыхающее дерево функционировать в соответствии с Замыслом — все его части согласованно служить Целому. Это была основа его идеологии, он принуждал их это делать. Ну а иные, лучшие «листья» Иосифа, служили Замыслу жертвенно и радостно, хоть и не верили в божественное своё происхождение, зная, что скоро облетят и исчезнут, просто став удобрением для будущих листьев и жизни Дерева.

Это делало их подвиг ещё более прекрасным и трогательным — не ведающих, что Дерево растёт к Небу, и давший кому-то жизнь сам становится жизнью. «Все да едины будут» во имя исполнения Замысла, который есть Жизнь — вот девиз царствия Иосифа. Так за что же им, листьям — и рабам, и сынам, и наёмникам — судить его, спасшего их, избавившего от страшной участи бесполезных засохших ветвей, которые, по грозному Божию определению, «отсекают и бросают в огонь»? За что судить человека, который, увидав умирающее дерево, попытался спасти его? Пусть даже не строго по закону, неумело, порой варварскими методами, но всё же СПАСТИ!

Он прозрел Божий Замысел исторического процесса — формирование преображённого Нового Адама, богочеловека, способного жить в Царствии, где каждая животворящая клетка, /дающая другим жизнь/ станет необходимой составной частью этой единой вселенской души богочеловечества. Где каждая часть — вечна, неповторима и бесценна… Если осознает и исполнит на земле своё предназначение — животворить, сеять в жизнь.

«А в общем, надо просто помнить долг, от первого мгновенья до последнего…» — как пелось в самом популярном советском сериале. Лучше не скажешь. Ты получил от Творца в долг жизнь, силы, здоровье, таланты, разум и должен, реализовав их, исполнить то, для чего призван. Помнить ДОЛГ, возвращать его «от первого мгновения до последнего» — таков путь в Царствие. Путь этот индивидуален, нельзя сказать, что государство Иосифа всех вело к Жизни. Но можно твердо сказать, что оно уводило от «смерти второй».