Но это потом, а сейчас она сидела на нагретом солнцем крыльце, подставив лицо уже жарким лучам, а вокруг пело, свистело, чирикало, журчало, звенело — ручьи, синицы, скворцы, капель с крыши, детские голоса на соседнем участке… Перекликались петухи. И двадцать пять соток этого славящего Бога ликующего мира принадлежали ей, Иоанне Синегиной. И отсыревший, разорённый, как после татарского нашествия, дом, и разросшийся запущенный сад, и вытоптанные соседской живностью клумбы и грядки, и поломанный то тут, то там забор, и ганина мастерская с разбитыми окнами — всё жаловалось, требовало, взывало о помощи к ней, единственной теперь хозяйке.

«Лужино — моё. Моё…» — думала Иоанна. Совершенно непривычное чувство. И оторопь, как перед всякой возможностью страсти, превращающей одновременно в госпожу и рабыню. Всё жаждало подчиниться ей, желая в то же время поработить. И она безоглядно нырнула в этот омут с головой — разгружала, загружала, мыла, скоблила, копала, сажала, прочищала канавы, белила стволы, обрезала ветки, то и дело заглядывая в учебную литературу или бегая консультироваться к соседям — лужинская община соседей избегала, и Иоанна впервые с ними знакомилась, от каждого черпая что-то полезное.

Но чем больше она делала, тем больше оставалось. Дела росли, как снежный ком. Вечером топить печь уже не было сил, Иоанна включила электрокамин, согрела кипятильником стакан чаю, заела парой бутербродов и, одетая, завалилась замертво в ледяную дяди женину постель, даже не поменяв бельё.

Наутро её разбудил вернувшийся дух Альмы, звавший прогуляться по весеннему лужинскому лесу. Куда там! И завтра, и послезавтра, и через неделю, и всё лето она будет вкалывать по-чёрному, лепя по-своему, преобразовывая, обихаживая своё владение практически одна — Денис с Филиппом приезжали лишь пару раз на самый тяжёлые земляные работы, качали головами:

— Ну, купила ты, мать, концлагерь!..

И когда, наконец, всё вроде бы зазеленело, зацвело, заколосилось, а дом подремонтировали и подкрасили, грянуло по посёлку — ведут газ! Желающие могли записаться на АГВ, газовое отопление. Это имело смысл, если дача зимняя, то есть утеплённая, а ещё лучше, по-настоящему тёплая, с удобствами, чтоб можно было проживать и зимой. То есть дом надо было заново перестраивать. Нет, не сносить, разумеется, а, как подсказали умные люди, обстроить кирпичной стеной, где вплотную, а где — отступив на пару метров. Тогда получится ванная комната и туалет.

Всё складывалось неправдоподобно удачно — то этот газ нежданно-негаданно, то непрерывные ЗИЛы, КРАЗы и МАЗы, гружённые прекрасным брусом б/у, старым кирпичом, кровельным железом, половыми досками, тёсом — в поселке неподалеку, ставшем городом, начали строить многоэтажный микрорайон. Сносились срочно деревянные особняки, сараи, всё это продавалось за бесценок, прямо с доставкой. Иоанна хватала всё подряд, участок вскоре стал напоминать стройплощадку. Все мысли крутились вокруг плана будущего дома — где будет дверь, лестница, перегородка. А главное — где достать деньги?

Она и так была в долгах по уши, ближайшие поступления ожидались через полгода, не раньше. А лето кончалось, строить надо было срочно — через неделю освобождались мастера, и уже вроде бы договорились о приемлемой цене — 25 рублей каждому в сутки с умеренной выпивкой и кормёжкой. Оставалась надежда лишь на отца Тихона, к которому Иоанна теперь регулярно ходила в храм по воскресеньям и праздникам и который согласился стать её духовником. Но опять просить у батюшки было мучительно стыдно и Иоанна молчала, пока он не предложил сам:

— Я дам тебе на стройку. Вернёшь понемногу, как заработаешь…

— Ох, батюшка, когда ещё гонорар будет…

— Опять «гонорар»… Не должно, Иоанна, продавать Слово. Слово от Бога, торговать им не должно. Труд на земле — вот твой кормилец. Земля. Сам Господь благословил… Вон ты какие красивые цветы в храм принесла — пойди да продай в следующий раз…

— Ой, что вы, батюшка, я не сумею!

— Сумеешь, — твердо сказал отец Тихон, давая понять, что разговор окончен,

— Благословляю.

Иоанна склонилась над его рукой. Опять это мгновенное, ободряющее пожатие. «Держись, чадо, с нами Бог!» Ей нравилось быть в послушании. Может, это отчасти и, было игрой, но спрашивать на всё благословение, расслабиться и, закрыв глаза, довериться высшей воле на утомительно-суетном зыбком земном пути оказалось удивительно приятным. Хотя, надо сказать, воля отца Тихона ни разу не шла вразрез с ее собственной, как случалось у духовных чад отца Киприана, которые порой рыдали от его крутых: «Или слушайся, или ищи другого духовника».