Среди ночи все проснулись от негромкого хлопка сигнальной ракеты, выпущенной с вершины высоты. Отчетливо слышались голоса каким-то образом забравшихся туда немцев. Взлетела еще одна ракета. Наши телефоны безмолвствовали, видно, «ночные гости» по пути перерезали линии связи. Все на КП разговаривали шепотом. Мои нервы был напряжены, а когда командир полка подполковник Рубцов при мне сбросил с себя шинель и надел солдатскую телогрейку без погон, стало по-настоящему страшно. На мне был трофейный офицерский плащ с советскими погонами лейтенанта, и я не стал переодеваться, лишь порвал несколько хранившихся в карманах писем от Веры.

В это время на вершине раздался огромной силы взрыв, высоту встряхнуло, послышался грохот падающих обломков, застонали раненые. Уверенные в том, что после взрыва башни запросто разделаемся с остатками этой группы, мы, крича «ура!», попытались взобраться на вершину, но, встреченные разрывами ручных гранат и плотным огнем автоматов, залегли, а затем сползли в свой ров. Послали за подкреплением, и через полчаса вместе с прибывшими остатками роты (их было человек пятнадцать) мы с двух направлений атаковали вершину. И на этот раз безуспешно.

В поисках выхода из очень опасного положения я вспомнил о своей переносной УКВ-рации и доложил Рубцову: могу связаться с тылом батареи, расположенным недалеко от штаба дивизии. Передал по радио его просьбу нанести артиллерийский удар по вершине высоты. Минут через двадцать мы услыхали знакомый скрежет двух «катюш», а затем, грозно прошуршав над нашими головами, на вершине стали рваться десятки реактивных снарядов. Как только стих оглушающий грохот, мы поднялись в третью атаку. Теперь немцы не устояли перед нашим «ура!» и побежали вниз. Почти всех беглецов удалось поймать. Одного из них пришлось догонять мне. Преследуя немца,я распалялся и был, вероятно, похож на хищника, догоняющего жертву. Когда я наконец настиг его, схватил левой рукой за ворот шинели и рукояткой пистолета, зажатого в правой, что было силы ударил в челюсть. Немец пошатнулся, уронил свой автомат, а затем покорно пошел в указанном мной направлении. Когда мы подошли к нашему рву, с вершины спустился последний пленник (всего их оказалось около сорока). Это был командир группы, обер-лейтенант. Он поддерживал левой рукой кровоточащее правое предплечье и громко обращался по-немецки ко всем, кто ему встречался: «Ich will leben! Neunzehn Jahren alt!» — «Я хочу жить! Мне 19 лет!»)...

Так мы в ночь на первое марта отстояли эту на всю жизнь запомнившуюся высоту. Дальше мы не отступали, да и противник уже выдохся. Фронт остановился, а нас на целый месяц отвели для пополнения и подготовки к штурму Кенигсберга.

Город-крепость Кенигсберг, столица Восточной Пруссии, был хорошо подготовлен к длительному сопротивлению наступающим. Как нам сообщили перед штурмом, город окружали три линии обороны, первую из которых, внешнюю, составляли 15 старых крепостных фортов, опоясанных рвами с водой. Форты были расположены так, что непростреливаемых секторов не оставалось. Кенигсберг обороняли 130 тысяч солдат и офицеров, более 200 танков, до 4000 орудий и минометов. В ночь на шестое апреля наша дивизия заняла траншеи переднего края. Моя батарея входила в состав штурмового отряда старшего лейтенанта Николая Соина, командира первого батальона нашего полка. Отряду предстояло быть на острие атаки.

Не буду рассказывать о мощной артподготовке, о штурме немецких позиций, осаде фортов и продолжительных уличных боях в Кенигсберге, опишу лишь несколько памятных событий трех первых дней наступления и, более подробно, то, что происходило в последние часы перед днем капитуляции немецкого гарнизона.

Первой задачей нашего штурмового отряда было достичь форта № 5-А «Лендорф», а затем, немного сместившись к западу, обойти его и продолжить наступление (подразделения второго эшелона должны были окружить форт и вынудить его гарнизон к сдаче). Преодолевая сопротивление немцев, мы перед закатом подошли к неширокому каналу Ландграбен, протекавшему рядом с городскими строениями. Здесь нас остановил огонь из крупнокалиберных пулеметов. Пришлось выпустить несколько снарядов в направлении, откуда стреляли немцы, но немцы, видимо, успели переместить пулемет, так как их огонь продолжался. На рассвете первыми преодолели переезд через канал две самоходки СУ-76, приданные отряду. Мы вышли на окраину города и весь день вели трудные уличные бои. К утру 8 апреля отряд достиг аристократических кварталов Кенигсберга. Ориентироваться в городе было очень сложно, кроме того, на соседних улицах воевали другие части, поэтому почти на каждом перекрестке приходилось размышлять, в каком направлении двигаться дальше.

Во время одной из таких остановок я, прочитав вывеску, из любопытства зашел в помещение двухэтажного отеля. В просторном холле сидело не менее десяти пожилых немок, две совсем старые, сидели в креслах на колесиках. У дальней стены помещения было шумно: группа наших солдат (вроде бы из чужой части) окружила седого мужчину, одетого в темно-синюю униформу с отливающими золотом пуговицами. Парни приняли старика за важную персону и хотели доставить его куда надо, а он сопротивлялся и кричал во весь голос по-немецки: «Я швейцар! Я швейцар!» Пришлось объяснить солдатам, что это за должность, а немцу я посоветовал немедленно переодеться. Но на этом моя миссия переводчика не закончилась.

Из угла холла послышался женский голос. Я повернул голову и увидел, что рядом с сидевшей на стуле пожилой женщиной стоял -небольшого роста сержант лет двадцати пяти. Рука сержанта лежала на плече женщины, которая громко умоляла его: «Пожалуйста, оставьте меня! Мне пятьдесят лет, я гожусь вам в матери...» В те годы для меня такой возраст женщины казался преклонным, и я решил передать сержанту слова женщины. Реакция последовала мгновенно — сержант громко (но безадресно) выматерился и покинул гостиницу.

Около полудня наш штурмовой отряд вышел к мосту через реку Прегель и вскоре под дружное «ура!» встретил здесь гвардейцев генерала Толстикова, наступавших с противоположного направления. Так было задумано планом операции. Теперь немецкая группировка оказалась рассеченной надвое, и наша уверенность в скорой победе укрепилась.

Перед сумерками наш отряд переместился на окраину города. Мы расположились на территории продолжавшего действовать немецкого военного госпиталя. Во дворе штабелями лежали десятки обгоревших трупов — следы недавней бомбардировки Кенигсберга англо-американской авиацией.