— Там я и родила нашего Мишеньку, — просияла Наталья.

— Сколько ему сейчас? — поинтересовался Файербрэйс.

— Михаилу Николаевичу? Пятый месяц. Он у меня бутуз! Крепенький, умненький — весь в отца.

— Да будет тебе, — горделиво остановил ее Николай и поправил одеяльце малыша.

— Ну что ж, Михаил, а по-нашему Майкл — полноправный гражданин Великобритании, — откинулся на спинку стула Файербрэйс. — Таковы наши законы.

— А мы? — подался вперед Николай. — Чьи теперь мы?

— Вы? — стушевался Файербрэйс. — Черт возьми, а чьи же вы? По-моему, как были, так останетесь гражданами Советского Союза.

— Безусловно, — кивнул Ратов. — И подлежите немедленной отправке на Родину.

— Вы же понимаете, что мне туда нельзя, — обмяк Николай. — Меня или расстреляют, или сгноят на Колыме.

— Ну, это вы напрасно, — деланно-бодро заметил Файербрэйс. — Мы такими фактами не располагаем.

Наталья сидела ни жива ни мертва. Она так крепко прижимала к себе ребенка, будто предчувствовала неминуемую разлуку.

— Ничего вам не будет, — грубовато заявил Ратов. — Возвращайтесь всей семьей. Будете строить мосты и растить сына.

И тут подал голос доселе молчавший англичанин с аккуратной щеточкой седых усов.

— Об этом не может быть и речи! Как представитель министерства внутренних дел, официально заявляю, что насильно депортировать британского подданного никто не позволит. Я говорю о Майкле, — сухо добавил он.

— Согласен, — кивнул Файербрэйс, — Майкл должен, вернее, может остаться.

— Но это же бред! — взорвался Ратов. — Как можно разлучать мать с ребенком?! Тем более кормящую, — скосил он глаза на Наталью, которая, стыдливо прикрыв грудь, стала кормить расплакавшегося сына.

— Бред, — согласился Файербрэйс. — Но что же делать?

— Домой! Всей семьей домой! — настаивал на своем Ратов.

Тем временем Наталья закончила кормление, взяла себя в руки и решительно заявила:

— Ну вот что, господа хорошие, куда иголка, туда и нитка. Муж в Союз не может. Раз не может он, не могу и я. А ты, Мишенька, хочешь быть с папой и мамой? — заглянула она под одеяльце. — Он сказал, что хочет жить в Англии, но не один, а с родителями. К тому же ни у кого нет такого молока, как у мамы. А если ее расстраивать, молоко может пропасть.

— Но это невозможно, — холодно заметил англичанин с усиками. — Действие закона распространяется только на Майкла.

Вдруг дверь с треском распахнулась и в комнату взбешенной фурией ворвалась сухонькая, седая женщина с зонтиком наперевес!

— Так я и знала! — столкнула она со стула ближайшего из англичан. — Там, где собираются законники, здравый смысл умирает.

Наталья так и потянулась к ней.

— Не волнуйся, деточка, все будет в порядке. Извини, что задержалась. Этель Кристи, — представилась она Файербрэйсу. — Член Британской квакерской общины. Я защищаю интересы этой семьи. Вы были в Ретфорде? Нет? У вас есть дети? Нет? Когда ваша жена родит, отправьте ее в Ретфорд: пусть поживет в общежитии, где мается эта девочка. Стыд! Позор! Англичане не могут создать приличных условий для своих союзников! Все, хватит. Наша община берет это на себя. Обойдемся без вас. Так вот, джентльмены, я поставлю на ноги всю Англию, но разлучать эту женщину с мужем и ребенком не дам!

— Да мы… и не хотим, — смутился Файербрэйс. — Но закон…

— К черту закон, который ломает человеческие судьбы! — воинственно вскинула зонт Этель Кристи. — Сегодня же соберу журналистов и расскажу, чем вы тут занимаетесь. Популярность вам будет обеспечена, но такая, что побоитесь из дома выйти!

Этель Кристи свое слово сдержала. Целый год не сходили со страниц газет имена Натальи, Николая и маленького Майкла, целый год Англия следила за перепиской крючкотворов-законников с представителями общественных организаций и рядовыми англичанами. А письмо Натальи к Черчиллю было напечатано аршинными буквами во всех газетах.