И тут я в третий раз скажу: ад кан! Теперь уже в последний раз. Не знаю даже, как мне приступить к изложению этой части рассказа. Вы уже, наверно, обратили внимание на то, что по натуре я человек спокойный, немножко философ, чуть-чуть мечтатель. Мне гораздо легче рассуждать, толковать со своей мечтой, чем бросаться в неизвестность, действовать, рисковать… Не однажды ловил я себя на том, что самые высокие, самые смелые мои мечты могли бы воплотиться в жизнь даже в условиях нашего маленького, богом забытого Чермина… В подземелье же они почти совсем меня покинули, потому, что там всякое, пусть самое скромное желание становилось просто фантазией. А я никогда не умел по-настоящему фантазировать. Скажите мне, прошу пана, о чём ещё может мечтать человек, по самым скромным расчётам более трёх лет не видавший солнечного света, заживо погребённый глубоко под землёй, глубже всех мертвых?..

Но то, что мне предстоит вам рассказать, слишком велико даже для мечтателя.

Мы остались одни в маленькой, узкой, бог весть для каких нужд устроенной каморке. Начальник караула ушел вслед за солдатами, забравшими Кранца, исчезли и наши конвоиры. Мы растерянно смотрели друг на друга. Но вот открылась дверь, и мы увидели дежурного офицера, прежнего нашего коменданта, запыхавшегося, очень взволнованного. Вася схватил его за руку, и они крепко обнялись.

– Эрнст! Эрнст! – повторял Вася, обнимая немца. Он хотел сказать ещё что-то, но, как ни напрягал память, не мог вспомнить ни одного немецкого слова.

Значит, перед нами стоял уже не дежурный офицер, не комендант, а – Эрнст! Человек, носящий имя Эрнст! Выходит, Вася давно знал это имя, а произнёс его при нас впервые только теперь.

Без головного убора, почему-то с перепачканным носом, Эрнст выглядел совсем не так, как всегда. Он был какой-то новый для нас и немножко странный: продолговатое, смуглое юношеское лицо, чуть-чуть прищуренные любопытные глаза ребенка и совершенно седая голова. Он стоял против нас, словно родной брат, вернувшийся после долгой отлучки, смущенно разглядывал каждого, жал нам руки и не знал, с чего начать разговор.

А мне подумалось, что он очень похож на Курта: у него была та же манера чуть заметно кивать головой, слушая собеседника, те же интонации речи…

Мы слушали его. Если закрыть глаза, можно было подумать, что мы сидим за столом и обсуждаем какой-нибудь незначительный семейный вопрос, решение которого может быть отложено на любой срок.

– Полного плана подземелья у нас нет, да и едва ли мы его здесь найдем, – говорил Эрнст. – Такой план находится, надо думать, где-то в Берлине. Следовательно, надо ориентироваться. Мы находимся в седьмом квартале, под нами последний, восьмой квартал, именуемый суверенным. Там – склады. Начальник восьмого квартала – гауптман Вернер. С ним мы, наверно, встретимся в первую очередь! – Он на мгновение умолк, потом добавил: – Скверный человек!

Я переводил. В горле у меня застрял колючий, терпкий ком. После каждого слова приходилось останавливаться.

– Перед самым началом забастовки, – рассказывал Эрнст, – были внезапно сменены все коменданты цехов. У них отобрали ключи. Новым комендантам их не выдали. Ключи доверяются только Кранцу. Сейчас ключи будут у нас! Да, надо ориентироваться, – повторил как бы про себя Эрнст и о чём-то задумался.

Рядом с ним стоял Вася, такой же возбуждённый и настороженный. Он молчал…

Это происходило в маленькой тесной каморке под землёй. К нам возвращалась жизнь, но мы ещё, должно быть, не совсем ясно понимали всё, что с нами происходит.

Эрнст знал это и торопился сообщить нам всё, что он знал о подземелье.

– Мы находимся в предпоследнем, седьмом подземном квартале… Здесь одиннадцать постов, караульное помещение, комендант. Это всё наши люди. Долго пришлось собирать их, чтобы все были в одном квартале. Ещё Курт говорил, что надо всем быть вместе!.. Итак, мы в кругу друзей, которые готовы выполнить любой приказ штаба восстания!..

Он помолчал и, чуть улыбнувшись, добавил:

– Впрочем, пока ещё штаба у нас нет!

– Значит… – задохнулся Вася, – значит, мы можем открыть двери камер и освободить людей?

– Из камер? Да, конечно.

– Понимаю, – сказал Вася тихо.

– Так надо сейчас же выпустить людей! Немедленно!.. – крикнул Али и сорвался с места. Вася успел схватить его за руку, когда тот был уже у самой двери.

– Куда? Куда? – накинулся он на араба.

– Как «куда»? – кричал Али, стараясь вырваться. – Объявить людям, что они свободны!..

– Мало они сидели под замком? – поддержал его Иван.

– Ну – откроем, – стараясь успокоить их, сказал Эрнст. – Ну, выпустим людей из камер…

– И все тут же бросятся к лестницам! – продолжал за него Вася. – Поднимется суматоха, шум, давка. Допустим даже, что одну-две лестницы удастся проскочить, а дальше?..

А там – тупик! Солдаты из верхней комендатуры откроют огонь по бегущей толпе, а бежать некуда… Тупик!

Али стоял у двери растерянный, недовольный. Он всё ещё не мог согласиться с тем, что людей можно хоть минуту держать в камерах, если есть возможность их оттуда выпустить. Но вот Цой, до тех пор молчавший, сказал: