Он принялся за работу. Через три минуты окно было открыто, и он, поигрывая лучом фонарика, проник внутрь библиотеки-гостиной.

— Так-так, — сказал он сам себе. — И кто бы мог подумать…

В комнате никого не было, но чувствовалось, что ее покинули только недавно. Запах пищи и духов еще висел в воздухе.

На сей раз он решил рискнуть и включить свет. Удостоверившись, что занавески плотно задернуты, он нащупал выключатель, и комната наполнилась светом.

Поставив сумку на пол, он оглядел комнату и в изумлении присвистнул. Все вещи, включая кровати и даже маленькую этажерку, выглядели как музейные экспонаты.

«Здесь целое состояние, — подумал он. — К счастью для владельцев, я не вор. Я просто иду по следам кое-кого, кто считается умершим…»

В Будапеште отчетливо ощущается какой-то парижский дух. До 1872 года город составляли три независимые общины — Буда и Обуда на западном берегу Дуная и Пешт на восточном.

В этот день на небе не было ни облачка, но сквозь задымленный воздух невозможно было различить горизонт. Величественные здания, монументы, бульвары, мосты — все было завешено сероватой пеленой.

Около двух такси доставило Стефани к входу элегантного жилого дома начала века в стиле рококо в той части города, которая когда-то называлась Буда. Некогда изящный, сейчас дом выглядел больным и печальным, этакое угрюмое напоминание о великом и чудесном прошлом.

Стоя на коврике перед дверью на втором этаже, Стефани повернула старомодный медный звонок. Раздался звук, напоминавший бренчание старого велосипедного сигнала. Послышались медленные шаги, затем возня за дверью, и Стефани почувствовала, что ее разглядывают через дверной глазок.

Сделав шаг назад, она улыбнулась, чтобы дать понять хозяевам, что она явилась с добрыми намерениями. Через несколько секунд щелкнули замки, и дверь слегка приотворилась.

— Igen? — спросила очень старая женщина, подозрительно глядя на Стефани.

Стефани глубоко вздохнула.

— Besz'el angolul? — спросила она.

Женщина нахмурилась.

— Sajn^alom. Nem ertem. — С этими словами она начала закрывать дверь.

— Подождите-подождите, — воскликнула Стефани по-английски и медленно произнесла: — Бае… сейл… он гау… лул?

Теперь в глазах женщины появилось понимание.

— Ah! Besz'el angolul! — Женщина рассмеялась и шире открыла дверь. Конечно, — ответила она с гордостью. — Конечно, я говорю по-английски.

«Так мне и надо, — думала Стефани. — Вместо того чтобы валять дурака, пытаясь выговорить несколько простейших слов по-венгерски, надо было сразу говорить на родном языке».

Протянув руку, она представилась:

— Меня зовут Аманда Смит. Я приехала из Соединенных Штатов, чтобы встретиться с мадам Балац.

— Я и есть мадам Балац.

Женщина отступила в сторону, жестом приглашая Стефани войти.

— Сюда, пожалуйста.

Опираясь на палку, маленькая старушка прошла через довольно обширный холл — в нем было жарко, темно и душно и витал тот особый запах, который безошибочно свидетельствует о присутствии в доме очень старого человека.

Открыв стеклянную дверь в конце холла, мадам Балац жестом пригласила Стефани в гостиную.

— Устраивайтесь поудобнее. Я сейчас вернусь.

Оставшись одна, Стефани огляделась. Похоже, этой комнатой не пользовались уже несколько лет. На обоях, некогда голубых, оставили следы многочисленные потеки. Покрытый сетью трещин потолок с лепниной напоминал географическую карту. На огромном рояле были расставлены фотографии в эмалированных и посеребренных рамках. Одна привлекла внимание Стефани. Она взяла ее с рояля и ладонью стерла со стекла густой слой пыли.

Поднеся эту бледную, потрескавшуюся фотографию к свету, Стефани стала ее рассматривать. На ней были запечатлены две молодые женщины в театральных костюмах: длинные платья с пышными нижними юбками, длинные перчатки, веера, тонны бижутерии, огромные седые парики.

Одну из женщин Стефани никогда раньше не видела. Другая была не кто иная, как очень-очень молодая и очень-очень красивая Лили Шнайдер.

— Гм… — в дверях громко кашлянули. Вздрогнув, Стефани поставила фотографию на место и виновато обернулась. Опираясь на свою палку, на нее смотрела старушка.

— Итак, — сказала она, — что вас ко мне привело?

Мадам Балац была самой необычной женщиной из всех виденных когда-либо Стефани. Маленького роста, худенькая, эксцентричная — хотя это слишком слабо сказано — она изо всех сил старалась скрыть свои восемьдесят три года. На ней было модное ярко-красное платье, расшитое золотом, украшенное пуговицами, черные колготки, красные туфли и ярко-красные лайковые перчатки, скрывавшие морщинистые руки. На расстоянии и в неярком освещении ей можно было дать не более сорока лет. Глаза ее выглядели лучистыми, поскольку на верхние и нижние веки были наклеены густо намазанные искусственные ресницы, а шикарные темные волосы были, естественно, париком, кстати, вполне откровенно закрепленным на голове толстой черной резинкой, проходившей под подбородком. Резинка выполняла двойную функцию: придерживая парик, она одновременно чуть подтягивала дряблую морщинистую кожу.