Пиршество развеселило Ричарда, и он стал поглядывать вокруг с необычной для него любезностью. Филипп-Август на праздник не явился, отговорился нездоровьем, но зато прислал своих рыцарей и приближенных, так что его отсутствие не вызвало раздражения английского государя. Над французом даже подшучивали — мол, пропустил такую отличную возможность всласть повеселиться. Знать подставляла бокалы под струи вина из кувшинов в руках слуг и громко подбадривала усталых музыкантов. Кто-то уже засыпал под столом, не выдержав темпа, предложенного соседом по блюду и кубку, — словом, праздник удался.

А потом все потянулись из залы во двор и дальше, из замка, — продолжать развлекаться на свежем воздухе. Жар вовсю гулял в жилах англичан и французов, и им, как водится, захотелось помахать руками и ногами. Поскольку облачаться в доспехи никому не улыбалось, решили обойтись более простонародными и куда более любезными захмелевшим мужчинам состязаниями, например борьбой. Конечно, зачастую борцы нетвердо держались на ногах, спотыкались о любой кустик, камень или даже мягкую кочку, но удовольствия это не уменьшало. Взрослые мужчины, в одно мгновение превратившиеся в мальчишек, азартно валяли друг друга по грязи, не щадя шелковых рубашек, и лишь назавтра им предстояло пожалеть об этом. В стороне на стволах огромных тополей укрепили пару больших мишеней, и Серпиана смеялась до колик, глядя на то, что пьяные рыцари вытворяют с ростовыми луками, случившимися под рукой.

Ричард азартно подбадривал борцов, хохотал, когда оба валились на землю, а выигрывал тот, кто мог хотя бы подняться. Когда одним из таких победителей стал Бальдер Йоркский, в короле проснулся демон. Он оглянулся на стоящего неподалеку Дика и ткнул пальцем в тяжело дышащего графа.

— Давай-ка и ты, — велел государь. Бальдер набычился, выставил руки и стал похож на огромного краба с одинаковыми по размеру клешнями. Он, судя по всему, не возражал вцепиться врагу в горло прямо сейчас. По его дурным глазам любому стало бы ясно, что суть ссоры с любимчиком суверена он запамятовал — вино и не то еще вышибает из головы, — но зато сам факт размолвки помнит прекрасно.

Дик посмотрел на него равнодушно и обратился к его величеству:

— Я не могу развлекаться здесь и сейчас, государь. Я служу вам, — намекая, что телохранителю не подобает веселиться на работе. В словах корнуоллца было чувство собственного достоинства, но слова его отнюдь не звучали оскорбительно.

Ричард нахмурился.

— Я так желаю, — отрывисто бросил он. — Я приказываю!

Молодой рыцарь пожал плечами и двинулся к Йорку. Граф накрепко утвердился на расставленных ногах, азартно скалил зубы и с трудом поводил налитыми кровью глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Он махнул правой клешней, как ему показалось, очень умело и красиво. По противнику почему-то не попал. Королевский любимчик легко увернулся и одной хорошей оплеухой сшиб Бальдера в грязь.

Урча от ненависти, Йоркский сеньор попытался подняться. Ему это удалось, хоть и с трудом. Осознав, что от продолжения не отвертеться, Дик снова сбил его с ног, на этот раз попросту пнув под колено. Удовольствия это ему не доставляло, равно и демонстрировать свое умение на пьяном противнике как-то не хотелось. Граф в ходе пиршества побил все рекорды по скорости потребления спиртного, и, несмотря на свою великолепную толщину и природную стойкость перед лицом пивного божка, похоже, плохо видел, куда бить. С каждым разом ему все труднее и труднее было встать, и под конец, упав особенно мягко, он вяло шевельнулся в луже, устроился поудобней и красноречиво всхрапнул. Даже громовой хохот не разбудил его.

Хлопая ладонью о ладонь, король смеялся так же заразительно, как и остальные. Дика подбадривали повалять еще кого-нибудь, но он не поддался, отступил в сторону и замер с каменным лицом, словно настоящий телохранитель. Зрелище чужой драки заставило вскипеть кровь Ричарда, столь податливого на подобного рода забавы. Английский государь хищно зашарил взглядом, сам не зная, чего именно он ищет, и вдруг углядел приземистого ослика, нагруженного вязанками камыша, ведомого замученным, хилым крестьянином. Зачем он вез в Матегриффон камыш, да еще не тот, что рассыпают под ногами вместо соломы, а крупный, именуемый еще саппа, то есть "трость"…

— Стой! — гаркнул государь. — Иди сюда! Крестьянин сперва не понял, что обращаются к нему, и, лишь когда подбежавшие воины пинками заставили его обратить внимание на короля, которому что-то понадобилось от сицилийца и его осла, он на всякий случай согнулся в поклоне. Можно было поспорить, что в мыслях крестьянин старательно перебирает свои грехи, то ли готовясь оправдываться, то ли думая по-быстрому покаяться перед смертью. Но на замурзанного простолюдина его величество не обратил ни малейшего внимания. Он выхватил из вязанки трость, повертел ее, бросил, вытащил другую и взмахнул несколько раз. Воздух засвистел, разрываемый в клочья плотным телом камышины.

— Так… Знатная потеха! — И ткнул тростью в Вильгельма из Бара, как раз стоящего по левую руку от Ричарда. — Бери-ка себе такую же. Сразимся.

Дик сохранил на лице невозмутимое выражение даже при том, что вызванная в его воображении сцена сражения на тростях двух огромных рыцарей, привычных к тяжелым доспехам и длинным мечам, и сама-то по себе потешная, выглядела такой живой. А если вспомнить, что игрой, достойной разве что десятилетних мальчишек, собираются развлечься с одной стороны английский король, а с другой — лучший рыцарь французского короля… Даже сказать нечего. Что только вино не делает с людьми!