— Это все, — закончил он и стал ждать выговора.

О магии он так и не обмолвился, уверенный, что его участие во всех этих друидских делах никакой не грех, потому как он еще и сам не решил, будет ли ппомогать им и делать так, как хочет Гвальхир. Что же касается новых возможностей, то неизвестно, даны ли они Дику нечистой силой. Вряд ли, ведь креститься и исповедаться никто ему не мешает. Значит, сила эта от Бога. Так в чем каяться? Священник за занавеской негромко вздохнул.

— Давно ли ты причащался, сын мой?

— Уже два месяца прошло.

— Это очень большой срок. Ты рискуешь своей душой. Сегодня в нашем соборе месса, останься и причастись.

— Месса? Не воскресенье же.

— Сегодня День святой Вирджинии.

— Да, отец.

— Во время мессы прочтешь трижды три главные молитвы и единожды — молитву святой Вирджинии. Отпускаю тебе грехи, сын мой. Иди с миром и больше не греши.

Дик перекрестился и вышел. Должно быть, до мессы оставалось всего ничего, потому как собор постепенно наполнялся прихожанами — крестьянами из окрестных деревень, впереди садились монахини, послушницы собирались в боковых нефах — им предстояло слушать службу стоя. Трагерну, начавшему уже волноваться, корнуоллец дал знак подойти и, усевшись на скамью, сказал:

— Мы остаемся на мессу.

— Ты совсем с ума сошел? — неразличимо тихим шепотом закричал друид. — Я не собираюсь присутствовать на этом…

— Не хочешь, подожди меня за пределами монастыря. И не сверкай так глазами — люди оборачиваются.

Трагерн развернулся и пошел прочь, таща за собой Серпиану. Лицо у него было такое, словно он ругается последними словами, но ни одного звука он так и не издал, разумно опасаясь реакции присутствующих. Дик же закрыл глаза и приготовился слушать. Ему и раньше казалось, что месса — куда более красивое зрелище, чем даже графский турнир (но только не королевский, этот всегда и везде вне конкуренции), а потому, конечно же, заслуживает внимания.

Здешний хор был поистине прекрасен. Никакой музыки, только эти парящие под сводом легкие, как облако, женские голоса, обладательницы которых рисовались в воображении Дика как поистине неземные красавицы, потому что только у подлинно прекрасной женщины может быть такой голос. Не он один, думая о монахинях, представлял их себе исключительно красивыми, потому что мужчину зачастую больше привлекает не полуобнаженная грудь или открытое плечико, а плотная ткань. Разве может тайна скрывать уродство? В представлении мужчин — нет. И теперь, не видя поющий хор и ту женщину, которая исполняла сольную партию, он почему-то представил на ее месте Серпиану, не могущую, разумеется, петь латинский хорал. Голос этот был чист и прозрачен, как горный родничок, и, слушая его, нетрудно было поверить в рай и Небесное Царство Божье.

А потом он подошел к причастию и, очищенный от грехов после исповеди, вкусил тело и кровь Христову с таким чувством, будто и в самом деле присутствовал на тайной вечере, где все это произошло впервые. И когда поднял глаза от чаши, из которой священник извлек просфору, увидел, как солнечный свет заиграл на разноцветных квадратиках витража, и уверился, что опасность, хоть он еще и ощущал ее, минует его стороной и судьба убережет его от смерти.

А после этого вспомнил, что спутники ждут его за стенами собора, — заставлять их слишком долго ждать не стоит, — последний раз преклонил колено перед распятием, перекрестился и быстрым шагом покинул собор, позабыв прочесть молитву святой Вирджинии, которую, впрочем, и не знал.

До гор они добрались уже на закате, но Трагерн, как ни странно, нисколько не сердился за это на Дика. Отыскав наконец нужный ориентир — скалу с перекореженным деревом, похожим на застывшую в агонии гадюку, — он пояснил, что вход в пещеру можно найти только ночью и только в лунном свете.

— А если будут тучи? — спросила Серпиана, на деле совершенно не интересуясь входом в пещеру, — Она оглядывалась, высматривая какую-нибудь птичку или животное помельче, вроде кролика. Она знала, что средних размеров удавам половины олененка, которую у нее была возможность проглотить, хватило бы на месяц. И ей бы хватило, только не на месяц, а недели на две, но только в том случае, если б она решила все это время провисеть на дереве в змеином обличье. Находясь в человеческом теле, она вынуждена была есть один раз в сутки, и непременно мясо, желательно свежее, и тогда могла вести любой по степени активности образ жизни. Так что раз в день ей приходилось непременно решать прочему пропитания. А что сделаешь?

— Тучи разгоним.

— Так же, как ты тогда согнал? — рассмеялся Дик. — Ну-ну. Не лень тебе…

— Так если надо!

Горы здесь были еще не слишком велики, но уже обрывисты, и в глубь этой каменной страны путники продвигались ущельями. Недолго. Остановившись перед отвесной скалой, поросшей дроком и шиповником, похожей на ткань, которую сильно смяли, а потом так и не разгладили, Трагерн ткнул в нее пальцем:

— Вот здесь. Ну что, будем открывать?

Дик поднял бровь. Подошел поближе и огляделся.

— Если зрение мне не изменяет, здесь нет совершенно никакой пещеры. Даже намека на пещеру. Или она здесь такая же, как и в том лесу?

— Твои шутки примитивны и обличают в тебе человека необразованного.

— Я, между прочим, даже читать умею, — слегка обиделся молодой Ричард.

— Ладно. Надо подождать, пока стемнеет и покажется луна.

— Очень кстати, — обрадовалась Серпиана, спустилась с седла и обернулась змеей.

Конь испугался, отпрыгнул в сторону с резвостью слона, увидевшего мышь, и черная лента торопливо заскользила от него в сторону, чтоб не запугать окончательно. Дик потерял ее из виду сразу же, как только матово поблескивающий кончик хвоста скрылся в кустах. Потом на одном из уступов затрепыхалась серенькая птица, попыталась взлететь, но не успела. Вниз полетели перья.