Стикли посмотрел на свои руки, которые дрожали на промокашке.

– У него… у него есть разрушающееся поместье?

– У них у всех есть разрушающиеся поместья, старина Стик. Обширные мили, заполненные арендаторами и коттеджами, которым нужны новые крыши и плуги. Двадцать тысяч фунтов мисс Милбери рассеются, как облачко дыма.

Стикли не потрудился поправить сумму, которую назвал Вульф. Что Вульф не знает, то ему не повредит – или не потребует объяснений. Вместо этого он с отчаянием посмотрел на единственного человека в мире, на которого он мог рассчитывать в этот час нужды.

– Вульф, что мы собираемся делать?

Вульф наклонился вперед, его глаза были прищурены.

– Мы собираемся сделать ту единственную вещь, которую мы можем сделать. Мы собираемся расстроить эту свадьбу.

Когда Колдер вернулся в Брук-хаус, он как-то безразлично приказал Фортескью найти для мисс Милбери горничную, умеющую ухаживать за леди. После такого краткой заботе о будущем комфорте своей невесты, не сделав ни одной паузы в своем движении, маркиз исчез в собственном кабинете, чтобы снова погрузиться в заботы о фабриках.

Рейф наблюдал за тем, как его брат уходит, с обеспокоенным недоверием – но, почти не удивляясь – а затем повернулся к дворецкому.

– Форт, мисс Милбери – ну, она не из тех, кто будет жаловаться, даже если ей не понравится та, кого вы ей выберете… просто найдите какую-нибудь молодую и симпатичную, хорошо? Кого-то, с кем она может быть собой, кого-то, с кем она сможет…

Фортескью смотрел на него безо всякого выражения, как он всегда смотрел на Рейфа. Однако в этот раз в этих проницательных бледных глазах за морем отрешенности скрывалась тень догадки.

– Конечно, милорд. Я позабочусь о том, чтобы выбрать кого-то идеально подходящего… как всегда.

В переводе эти слова означали: «Я знаю это, я уже позаботился об этом, и здесь не только у тебя есть глаза».

Рейф упорствовал.

– Я говорю серьезно, Форт. Я хочу, чтобы у нее была веселая горничная, а не одна из тех строгих, скрипучих, старых особ, которые слишком туго затягивают корсет и заставят ее носить туфли, которые жмут, и…

По лицу Фортескью почти промелькнуло какое-то выражение. Это остановило Рейфа на середине предложения.

– Что?

Дворецкий откашлялся.

– Если ваша милость позволит мне сказать, то я уже выбрал подходящую девушку из нынешнего штата прислуги. Патриция не старше мисс Милбери, она разумная и привлекательная девушка, и обладает своего рода… добротой… – Фортескью внезапно замолчал.

Если Рейф не ошибался, то замороженный ублюдок даже немного изменился в лице, став из бледного не-таким-бледным.

Не может подобрать слов? Фортескью? Хо-хо! Возможно, что-то еще, кроме ледяной воды течет по венам обычно невозмутимого дворецкого. Рейф обдумывал возможность подразнить его, но не захотел, чтобы беднягу хватил удар от слишком большого наплыва непривычных эмоций. Кроме того, в настоящее время Рейф испытывал слишком большую симпатию к тем, кто страдал от неразделенной… хм, в общем, от чего угодно.

Рейф позволил себе приподнять один угол губ вверх.

– Ты хороший человек, Форт. Если ты когда-либо захочешь оставить эту обитель рабского труда, то я найму тебя сам.

Так как единственным способом, которым Фортескью мог бы взобраться еще выше нынешнего, захватывающего положения – это поступить на работу к самому Принцу-регенту, то это заявление стало испытанием для апломба дворецкого, из которого он вышел с достоинством, поприветствовав эту шутку словами:

– Я подумаю над этим, милорд.

Рейф обратил свой взгляд на как всегда закрытую дверь кабинета Колдера.

– Видишь ли, Форт, я скоро съезжаю. – Он сделал гримасу. – Нет места незаконнорожденному холостяку в одном доме с новобрачными.

– Я уверен, что его светлость предпочел бы, чтобы вы остались, лорд Рафаэль.

– О, это плохая идея, – выдохнул Рейф, думая о том, что будущая невеста его брата будет жить, и смеяться, и мечтать совсем рядом. – В самом деле, очень плохая.

Фортескью наткнулся на Патрицию, когда она чистила столбик перил у подножия величественной изогнутой лестницы. Девушка работала тщательно, стоя на коленях на полу, чтобы добиться досконального блеска всех изгибов, согласно требовательным стандартам Брук-Хауса.

Фортескью смотрел в безмолвном очаровании, как это занятие заставляло ее зад заманчиво раскачиваться в воздухе. Пялиться на горничных было против всех правил в этическом кодексе дворецкого. К несчастью, с того момента, как он услышал мелодичные ирландские переливы голоса Патриции О’Малли, интересующейся работой у входа для слуг за кухней, Фортескью обнаружил, что полностью не способен контролировать эту притягательность. Скрывать – да. Но контролировать, отрицать ее, обходиться без нее – нет.