Шрифт:
– Я себя жалею, наш дом, нашу жизнь – ты все погубила, ты все принесла в жертву. И ради чего? Чтобы из парня превратиться в это вот…
– Замолчи, или я и тебя убью!
– Осторожнее, у меня на платье бензин!
Во тьме вспыхнул крохотный синий огонек. Катя увидела его. Она лежала на полу в луже бензина. От его запаха было уже трудно дышать, Катя попыталась подняться, руки подламывались…
Огонек плыл высоко-высоко… Ярко-голубой язычок зажигалки, чья-то рука вот-вот швырнет сюда, прямо сюда, на середину зала, и огонь…
Катя все пыталась подняться, но руки ее подламывались… А тьма таяла, превращаясь в серые сумерки… И вот стал виден зал, окна и на фоне окон три фигуры… три силуэта… Босые ноги… Черное платье… Красное платье…
И вдруг раздался ТОТ звук.
Что-то проскребло… словно когтями провели по стене или по бетону, пытаясь нащупать самое слабое, самое уязвимое место…
Этот звук – ОНИ все услышали его, он шел уже со всех сторон, и вдруг…
Портрет Саломеи сорвался со стены, а потом раздался грохот, и полетели осколки стекла, куски штукатурки…
Это было как взрыв гранаты.
Это было как взрыв, выбивающий окна, срывающий двери с петель, ломающий перегородки и стены.
В первую секунду Катя подумала, что взорвался бензин, но пламени… пламени не было… И синий огонек зажигалки погас.
В центре зала появилась еще одна фигура.
Еще один гость явился незваным.
Глава 47
ПРЕОБРАЖЕНИЕ. ВСЕМ СЕСТРАМ – ПО СЕРЬГАМ
ОН стоял, наступив ногой на упавший со стены портрет. Катя, лежавшая на полу у окна, видела его сквозь туман, застилавший глаза. Но другие видели его четко – среди бензиновых луж, в свете хрустальной люстры, что внезапно вспыхнула под потолком, когда огонь зажигалки, готовый вот-вот поджечь все, вдруг погас.
Свет люстры был такой же, как свет ламп там, в боксе Центра судебной психиатрии. И человек был тот же самый, только вот уже его не отделяло от других пуленепробиваемое стекло.
У него не было в руках пистолета. В этот раз он был безоружен. Катя снова попыталась подняться… туман, все плывет…
Пепеляев…
В этот раз он был безоружен, но…
Раздался пронзительный крик, и Ника, Ника-Победительница, одна из немногих способная уходить ТУДА и возвращаться, встречать и узнавать на своем пути ТЕХ, ДРУГИХ, бросилась на него сзади с ритуальным ножом:
– ОНО… ЭТО ОНО, ОНО ЗДЕСЬ! БЕРЕГИТЕСЬ!
Пепеляев… Катя видела, как он обернулся и поймал Нику, перехватив в ее безумном броске, когда она в последний раз пыталась спасти тех, кого любила.
Его лицо внезапно изменилось – как будто сквозь кожу, плавившуюся как воск на огне, проступили другие черты. И что-то было такое в этих чертах – в глазах, горевших как угли, что хотелось бежать без оглядки.
Прочь…
Но никто не мог пошевелиться, сделать и шага. Ника хрипела. Но две других сестры-Парки не могли сделать и шага… Они узнали ЕГО.
Пепеляев…
Нет, это был уже не Пепеляев. Это было нечто иное.
От этого ИНОГО не осталось ничего – лишь оперативное фото в уголовном деле об ограблении банка, лишь полуистлевший труп там, в подвале обувного склада.
Но память…
Одна из сестер – та, что была в алом платье, вскрикнула, попятилась.
– Куда ты? – голос гостя тоже изменился. Это был тот, другой голос, что возникал внезапно в тиши медицинского бокса и потом исчезал, ставя в тупик профессора Геворкяна и других психиатров.
Сестра-Парка, одетая в красное платье… Августа бросилась к разбитому окну. Но отчаянный вопль Ники, младшей сестры, заставил ее остановиться.
ОН оторвал Нике правую кисть, сжимавшую нож, и швырнул ее прямо к подолу красного платья, скрывавшего…
– Я ПРИШЕЛ К ТЕБЕ… Я ИСКАЛ ТЕБЯ…
АХ, МОЙ МИЛЫЙ АВГУСТИН, АВГУСТИН, АВГУСТИН… АХ, МОЙ МИЛЫЙ АВГУСТИН. ВСЕ ПРОШЛО… ВСЕ…
Детская песенка… словно открыли музыкальную шкатулку или поставили старую пластинку на проигрыватель.
– Я ИСКАЛ ТЕБЯ ВЕЗДЕ. Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ. ПОКАЖИ МНЕ СЕБЯ…
Августа медленно, словно через силу, как будто что-то заставляло ее это сделать, подняла руку… пальцы ее вцепились в волосы и…
Светлый парик упал, обнажая лысину… мужскую лысину, которую так странно было видеть… И черты лица, когда-то вылепленного заново несколькими пластическими операциями в клинике по изменению пола, сразу погрубели, стали резкими… старыми и какими-то неживыми, искусственными.
– Отпусти сестру. Пожалуйста… ради всего, что…