Таис могла помочь и здесь. Серьги были персидские – бериллы и кровавики в оправе из чистого золота. Ожерелье – кружево из золотых цветков – было из Афин. Браслеты были откуда-то с далекого севера – массивного золота с изображением всадников, гарцующих вокруг сказочного зверя, похожего на крылатого сфинкса с головой орла.

– Вот теперь, – сказала Таис, отступив, чтобы лучше рассмотреть результат своего труда, – ты выглядишь как настоящая женщина.

– Ты думаешь, царь будет потрясен? – спросила Мериамон.

– Ничто не может потрясти Александра, – рассмеялась Таис. – Ты заставляешь его ждать.

…Еще не войдя в царский шатер, Мериамон услышала шум голосов. К ее большому удивлению, охранник пропустил ее и послал с ней человека, пожилого македонца, в бороде которого уже проглядывала седина. Прихожая была полна народу, и не только македонцев и не только воинов. Некоторые чувствовали себя явно неуютно, на лицах других было написано беззастенчивое любопытство. Они, по-видимому, не очень-то понимали, что происходит внутри шатра – спор там шел горячий, но слов нельзя было разобрать.

Спутник Мериамон провел ее мимо них, обменявшись несколькими словами со стражем у внутренней двери. Тот выглядел озадаченным, но сказал:

– Александр распорядился провести ее прямо к нему.

Сопровождающий нетерпеливо кивнул, как будто слышал все это не впервые.

– Я пойду с ней и отвечу за нее, если понадобится.

Мериамон прикусила язык: не время и не место возмущаться, что тебя обсуждают, как будто тебя здесь нет. Наверное, это из-за платья: она не только выглядела женщиной, но и женщиной, достойной уважения.

Царь и бурный спор – она не назвала бы это ссорой, на нее это не похоже, – были в следующей комнате. За ней было еще одно помещение, со столом, заваленным картами, бумагами и свитками донесений. За столом сидели люди, погруженные в работу, и шум им явно не мешал.

Эта комната выглядела как зал заседаний. Мериамон не сразу заметила, что там всего лишь несколько человек. Конечно, сам Александр, неизменный Гефестион, Птолемей. Еще один или двое, которых она не знала, в пурпурной с золотом одежде, какую носили ближайшие друзья царя. И, прямо перед царем, с растрепанной седой бородой, в доспехах, знавших немало битв, кряжистый, как старое дерево, человек, которому можно было дать на вид от пятидесяти до восьмидесяти лет. Он был чуть выше царя, но совершенно подавлял собой, нависая над ним.

Александр был зол, но сдерживал себя. Губы сжались в тонкую линию, глаза были светлые, как вода. Он взглянул на Мериамон, и она вздрогнула: взгляд его был обжигающе холодным.

– А, Мариамне, не присядешь ли? Я скоро освобожусь.

– Ты освободишься не раньше, чем ответишь мне, – проворчал мужчина в доспехах. – Так ты собираешься или нет…

– Пармений, – небрежно сказал Александр, – ты забыл, кто я?

В наступившей грозной тишине Мериамон осторожно, как кошка, пробралась к стулу. Там, сидя на полу, притаился еще кто-то, поджав колени и глядя, не мигая, широко раскрытыми испуганными глазами. Однако это был не ребенок и не новобранец; это был мужчина – высокий, сильный, крепко сложенный, мускулистый, с лицом, которое было бы красивым, если бы черты его не были такими вялыми. Когда Мериамон разглядывала его, по его бороде потекла слюна.

«Слабоумный», – подумала она. О нем прекрасно заботились: туника чистая, волосы подстрижены, аккуратная и ухоженная черная борода. Он выглядел, как… Мериамон остолбенела. Он выглядел, как царь Филипп, отец Александра, чьи портреты она видела. Значит, это Арридай, Филипп Арридай, единокровный брат Александра. Она и не знала, что он здесь.

Что-то – может быть, ее тень, может быть, простое сочувствие – заставило ее положить руку ему на плечо. Он вздрогнул.

– Тише, – сказала Мериамон, – я не причиню тебе вреда.

Он уставился на нее. Внимание его было пристальным, и постепенно страх стал исчезать из его глаз. Глаза эти были круглые, карие и влажные, как у собаки, с собачьей жаждой преданности и доверия.

Мериамон улыбнулась. Ей не надо было притворяться: такой он был большой, но такой нежный. Он ответил улыбкой, так похожей на улыбку его брата. Та же сила, но как бы затуманенная, та же теплота, то же очарование.

– Красавица, – сказал он. Голос был низкий и глуховатый. – Ты пришла повидать меня?

Ей не хотелось говорить правду, чтобы не смутить его. Но можно сказать то, что на данный момент правда:

– Да, я пришла повидать тебя. Меня зовут Мериамон.

– Мери, – повторил он. – Амон. Мери. Какое забавное имя.

– Такое уж оно. Тебе не нравится?

– Нравится, – ответил он и нахмурился. И сразу стало видно, как грозен бывал его отец, когда брови вот так сходились на переносице. – Мой брат и Пармений опять ссорятся. Ненавижу, когда они ссорятся.

– Может быть, тебе уйти куда-нибудь?