— Симбирский. — Андрей на минуту запнулся. — В Симбгубодежде работаю. Андрей… Андрей Лосев…

Почему он вдруг сказал так новому знакомцу, он и сам в тот момент не смог бы объяснить.

Смеркалось. Пароход, наполненный гулом машины, плеском воды на плицах, людскими разговорами, руганью, плачем детей, мерно подрагивая, устремлялся к Симбирску. “Неплохо бы поесть”, — подумал Андрей и потянулся к своему мешку, в котором лежали кусок хлеба, вареная картошка, огурцы да лук.

— Давайте поужинаем, — как бы угадав его мысли, предложил Коренастов. — Я, знаете ли, человек компанейский, не люблю один за столом сидеть. Время, правда, сейчас такое, что насчет нормальной еды не разгонишься, не то что разносолов всяких там, но я тут кое-что припас. — Он открыл небольшой чемодан и поставил на столик у окна два синих стаканчика, бутылку с какой-то жидкостью и буханку хлеба.

— А это вот стерлядка жареная, — продолжал он, — и еще сальца кусочек есть.

— Неудобно, знаете ли, — попытался возразить Андрей, чувствуя, как рот его наполняется липкой слюной.

— Что вы, что вы! Мы же соседи, в одной каюте едем. И никакого убытку мне нет от этого, уверяю вас. Одно удовольствие. — Он ловко нарезал хлеб, разлил в стаканчики жидкость.

— Ну, за встречу и, так сказать, приятное путешествие. Самогончик — смак, первач. Прошу!..

Отказываться дальше показалось неудобным. Андрей быстро вытащил свою провизию и присоединил к уже лежавшей на столике. Коренастов ел жадно, быстро, самогон опрокидывал в себя сразу, одним глотком. Оглянуться не успели, как он уже полез в чемодан за второй бутылкой.

— Хорош первач? — Лицо его покраснело, глаза заблестели. — Я в ваши годы, правда, получше напитки пробовал — коньячок там шустовский, спиртик чистенький еще любил, но и это неплохо. Ну-с, еще по одной…

Посмотрев на окосевшего соседа, Андрей быстро плеснул самогон под диван.

— В наше время, знаете, зевать нельзя, — рассуждал тот заплетающимся языком. — Вот ты говоришь Симбгубодежда. Тьфу, слово-то какое! Если не ловчишь там, помрешь с голоду. С одним мешочком вот из Казани едешь. А я, знаешь, — он оглянулся, — знаешь? Мыльца и соли с собой прихватил. Тут дешевле, а в Симбирске — чистая прибыль. Вот тебе! — Он довольно щелкнул пальцами и захохотал.

“Спекулянт, сволочь! — возмутился Андрей. — Прихвачу тебя на пристани в ЧК, будешь знать, как на бедах наших наживаться”.

— Если с умом жить, — продолжал между тем Коренастов, — то такие дела можно провернуть, ах, какие дела!.. У меня вот связи, связи… — Он вдруг как-то дернулся и быстро взглянул на Андрея. — Ты что? Кто сказал про связи?..

— Какие такие связи? — быстро сориентировался Андрей, притворившись совершенно пьяным. — Ни с кем я не связан. Я в губсимб, нет в симбгуб, в губодежде — вот, связей не держу…

— Что ты мелешь? — Глаза спутника теперь были совсем трезвые, колючие, злые.

— Я не мельник, чтобы молоть…

— Давайте-ка лучше спать. Видно, перебрали мы с вами — вон и вторая бутылка уж пустая…

“Нет, брать его сразу на пристани нельзя, — думал Андрей, лежа на диване. — У него, видно, какие-то связи есть, может, целая группа таких спекулянтов. Не упустить бы только. — И, уже совсем задремав, вдруг весело подумал: — А ты, Андреи Васильевич, настоящим чекистом становишься. Вот и в этом спекулянта почуял с ходу. Никита сказал бы: “Чутье чекистское пробудилось”.

В небольшой полутемной комнате библиотеки Губпрофсовета собрались несколько парней и девушек. Сидели тихо, переглядывались, будто виделись впервые. Несмотря на теплый июльский вечер, окна были закрыты, и все изнывали от духоты. Но вот в комнату быстро вошла Оля Смышляева в сопровождении какого-то незнакомца.

— Товарищи, — начала Оля, подождав, пока шум утихнет, — сегодня мы собрались вот тут — будущие актеры Драмтеатра рабочей молодежи. Занятия с нами будет вести Евгений Александрович Старцев. Он выступал в Самарском драматическом театре под фамилией Арканов. Итак, передаю слово товарищу Старцеву.

— Прежде всего давайте знакомиться, — поднялся со стула худощавый, длинноволосый человек. — Сначала о себе. Как я стал актером? Зачем? Да затем же, что и вы. Я вижу: вы к театру-то приобщаетесь впервые. И вижу еще: в душах ваших смятение — годитесь ли в актеры? Между тем талант артиста рождается вместе с нами. Я сам из дворян; отец, акцизный чиновник, мечтал сделать из меня юриста. А я мечтал о театре. Но уступил отцу — начал учиться на юридическом факультете, в Казани. Однако храм Мельпомены звал меня так сильно, так настойчиво, что я бросил университет и пошел в театр на разовые, бессловесные роли. Постепенно пробился, стал выступать на первых ролях. Если бы у меня не было артистических способностей и такого влечения к театру, я никогда бы не стал артистом. Вот почему нашу встречу я хочу начать с того, что тем, у кого нет неодолимого, властного влечения к театру, лучше сразу уйти, сейчас же!..

Все молчали. Затем поднялся невысокий, коренастый паренек:

— Товарищи, это же неправильно! Тут гражданин артист проповедует буржуазные идейки насчет того, что в театре только избранные, всякие там дворянчики и купеческие сынки могут быть, с гимназиями да с талантами. А как же трудящиеся люди? Выходит, если у меня три класса и я не знаю, сидит во мне артист или не сидит, значит, и не суйся? Неправильно же это, товарищи!

— Ничего ты, Болтянкин, не понял. Как всегда! — вскочила Оля. — Товарищ Старцев сказал только о том, что настоящий артист должен иметь талант и стремление к театру, а ты уже оргвыводы…