— Ну, вот, я Бабушке и говорю: и вонь от него, от гасу того, и небезопасно опять же, то ли дело — русская печь! На все гожа — и греет, и варит, и печет, и спать на ней способно, в зиму, и вони ароматной для облегчения воздуху дает, ежели дрому соснового али другого хвойного спалить. А Бабушка мне молвит, нет, молвит, негоже от прыг-ресу запаздывать! А я ей говорю, не всяк прыг на горку проводит, иной прыг в болото заводит. Да и на каждый прыг свой скок найдется! А она свое ладит: прыг-рес да прыг-рес!

Тут в дверь позвонили: это Пес вернулся с продуктами, а Крыс — с прогулки. Домовушка побежал открывать, я тоже потянулся к двери. Хоть я и слышал список продуктов, который диктовал Лёне Домовушка, но все-таки сидела у меня внутри некая надежда: а вдруг я что-то пропустил? И Пес принесет колбаски?

Ну, это я размечтался.

И то — денег у нас почти что и не оставалось, Лёня по беременности и после родов не выходила на базар торговать нашими замечательными ковриками магического производства. Какая тут колбаса — едва-едва на хлеб хватает! А ковриками мы и вовсе затоварились, у нас скопилось их столько, что Домовушка все комнаты украсил — на полу разложил, на стенки развесил, и еще ко мне подъезжал с просьбой, сдобренной лестью и блинами — чтобы я как-то придумал к потолку эти коврики прикреплять. А если учесть Домовушкины вкусы в колористике (чтобы поярче было и попестрее) можете себе представить, какое впечатление производила наша квартира. Хорошо еще, что мне удалось придать текстуре ткани пыле-водо-грязе отталкивающие свойства. Воду коврики не впитывали, а грязь и пыль с них скатывалась и скапливалась по сторонам, так что Домовушке приходилось пылесосить только углы комнат.

Когда я вернулся в кабинет, ни Ворона, ни Ратибора там не было. Я осторожно — чтобы не обнаружить себя раньше времени — прошелся по квартире.

Они были в ванной. Ворон объяснял Ратибору действия с кранами, и как напустить в ванну воды, и как потом ее выпустить, и что такое душ. Причем Ратибор постоянно задавал вопросы, а Ворон, отвечая, наливался яростью, что было заметно по все ярче сияющим его желтым глазам, вот-вот — и он настучит Ратибора по темечку. За непонятливость. Не, неправ Домовушка, какая у Ворона депрессия! Нормальный рабочий настрой.

Поскольку они были заняты, я с чистой совестью отправился в комнату Лады и устроился в кресле вздремнуть; все-таки ночка у меня выдалась бурная и почти что бессонная.

Проснулся я вовремя — как раз к обеду. Домовушке даже не пришлось меня будить.

Ворон показался мне несколько раздраженным, но со мной говорил обычным своим сварливым тоном, без излишней сухости. Значит, сердился он не на меня. Или на Ратибора, или же, скорее всего, на общий порядок вещей. Как-то слишком много на нас свалилось за неполные сутки — и событий, и информации.

С обедом Домовушка расстарался. Надо же — два повода для праздника подряд!

Разнообразием, однако, Домовушка нас на этот раз не побаловал. Вчера блины со сметаною — и сегодня блины со сметаною. Вчера салат «оливье» (почти классический, без колбасы и мяса, зато с яблочком и вареной морковкой) — и сегодня салат «оливье»; вчера шампанское — и сегодня шампанское, точнее, его остатки: то, что вчера не допили.

Ратибор, намытый, румяный, в теплом халате Лады — халат был на него в самый раз, только что короток, потому что (повторюсь) Ратибор был щупленький. И в халате выглядел миловидной девушкой, младшей сестричкой Лады. И почему это я вчера его так испугался?

Ратибор отхлебнул шампанского и скривился.

Кисло ему, видите ли, показалось.

Салат «оливье» тоже не впечатлил нашего гостя, зато к блинам он припал, как жаждущий — к роднику.

— Очень я, — пояснил — по людской пище соскучил. Все больше яблочками да ягодками в пути питался. Как уж вовсе оголодаю, тогда, конечно, салфет разворачивать приходилось.

Поскольку первый голод был уже утолен, а остатки шампанского допиты, Жаб потребовал:

— Да покажь нам эту свою салфетку! Тебе не нравилось — а нам, может быть, понравится! Ты там что-то про напитки говорил? Шампанское, может?

— Не, — помотал головой Ратибор, — не такие напитки. Черные, как земля. Сладкие, правда, но невкусные. То ли дело квас!.. Однако же, — он огляделся, — а где котомка моя? Вчера я ее сюда на стол поклал…

— Не «поклал», а «положил», — встрял Рыб. Бедняга, ему салата «оливье» не полагалось, разве что шампанского капнули в воду — прикидываете, какой концентрации получился коктейль? Так хоть поговорить, если поесть и выпить по-человечески у него не получалось!

И Рыб пустился в долгие рассуждения по поводу глаголов «класть» и «положить», как они связаны, и почему нельзя говорить «поклал» и нельзя говорить «ложил».

Мы в его монотонное бубнение не вслушивались.

Домовушка подхватился:

— Узелок-то? Так я его прибрал — чтоб на столике не валялся. Мало ли — я стряпаю тут, еще запакощу чем, стирать после… Сей миг притащу…

Рыб еще не окончил свои разглагольствования, как Домовушка примчался с довольно увесистым узлом, волочил он его, как мешок, перекинув через плечо.

— Да уж, узелок, — пробормотал я. — Узлище — так будет точнее.

Домовушка взгромоздил узел на лавку рядом с Ратибором.