И ушли.

— Да ладно, — сказал Ратибор, — я и сам справлюсь! Смотри, Кот Котофеич, и учись!

Но опять не случилось — дверь распахнулась сама собой, и из парадной выглянул Крыс.

— Ну, и долго вы будете копаться? — спросил он, пошевелив усами. — Сами меня торопили, а сами…

И мы наконец вышли на финишную прямую, ведущую к цели нашего похода.

Ох уж эти старушки!

Прямо стихийное бедствие какое-то!..

Нет, конечно, старость заслуживает и уважения, и сочувствия, даже и некоторого пиетета, и снисходительности.

Все это так, и подавляющее большинство бабушек вполне заслуженно пользуются и почетом, и терпимостью, проявляемой по отношению к ним окружающими: их родными, близкими и просто соседями. Я не говорю «друзьями», потому что их друзья в большинстве своем такие же бабушки и дедушки, да и система отношений между друзьями не та, друзья друг для друга остаются молодыми — как в те времена, когда они только подружились.

Помнится мне, как-то, еще в бытность мою человеком, даже раньше — мальчиком, довелось мне наблюдать такую сценку: две бабульки стояли на улице возле окна (а дом был старый, наполовину вросший в землю), и стучали в стекло, и заглядывали, и говорили друг другу; «Неужели ее дома нет! Куда она могла уйти! Да нет, она же знает, что мы придем!»

В это время из ворот этого самого дома вышла третья бабулька, и крикнула: «Девочки, да что же вы! Заходите!»

Для себя они оставались девочками…

Но я сейчас не об этом, я не о подавляющем большинстве достойных старушек.

Я о вредном меньшинстве.

Есть такие бабульки (и дедульки, если на то пошло, но дедулек меньше. Не потому, что дедульки достойнее, а от того, что доживает их до преклонного возраста мало), так вот: есть такие бабульки и дедульки, которые, пользуясь старческой, то есть почти что депутатской неприкосновенностью, отравляют жизнь окружающим. Причем не только близким — но и совсем посторонним людям, а также и животным.

Вот как нам с Ратибором нынешняя старушка.

Они считают, что они знают все, потому что старые. Они свято верят в то, про что во втором классе сельской школы им так рассказала учительница. Они подозрительны маниакально и обладают маниакальной страстью к сплетням, а также и к ненужным вопросам — их любопытство потрясает основы Вселенной. Но любопытны они не к научным знаниям, а к тому, кто, где, когда и с кем. Или к каким-нибудь шарлатанским сведеньям — о конце света, о пророчествах Нострадамуса или о крысах-убийцах в московском метро. Они изводят участковых врачей, повествуя о своих болезнях часами и требуя немедленно: а — определить болезнь, бэ — выписать лекарство и цэ — чтобы лекарство это немедленно помогло. То, что их болезнь называется старостью, а от старости лекарств нет, они понимать не хотят.

Нет, конечно, их тоже жалко — старость, как известно всем с малолетства, вовсе не радость.

Но все же лучше, чтобы таких бабулек было поменьше, и жили они от нас подальше, и сталкивались мы с ними поменьше.

Однако я опять отвлекся.

Итак, мы вошли в парадную, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью в пятую квартиру.

Дверь была когда-то обита дермантином, теперь потрепанным, изрезанным в некотоых местах ножом или просто изорванным. В прорехи вылезали серые клочья ваты. Обивочные гвозди наполовину высыпались.

Пес сказал:

— Они здесь. Оба.

Ратибор засучил рукава, готовясь.

— Да ты вначале позвони, может, отворят, — посоветовал Крыс. — Зачем зря напрягаться?

А Пес просто толкнул носом дверь — дверь со скрипом открылась.

— Тут и не заперто вовсе, — пробормотал он, входя.

Ну да — кому было запирать дверь?

Они, конечно, были оба тут. Телом.

Души же их обоих пребывали в блаженной нирване, которая дается алкогольным опьянением и за которую приходится потом платить тяжелым похмельем. Ворону, во всяком случае.

Означенный субъект валялся на столе, раскинув крылья и вытянув шею. Глаза его были закрыты, а клюв, наоборот, раскрыт.

— Он не умер? — озабоченно осведомился Пес.

Ворон пошевелился, приоткрыл мутный желтый глаз и издал странный полузадушенный звук.

— Ой, ему плохо! — завопил Пес.

— Ему хорошо, — сухо отозвался я.

Я был очень зол на Ворона.

Да, я нанюхался давеча валерьянки и вел себя в результате не вполне адекватно — но ведь я же не специально! А этот отправился за водкой — и специально набрался, и к каким трудам и хлопотам всех нас привело его недостойное поведение! А еще меня ругал!