Нет, ему нет оправдания!

Но тут я опомнился — Ворон-то на самом деле меня не очень ругал. Так, слегка пожурил.

С пониманием отнесся — не то, что Домовушка!

Ворон снова издал странный звук.

— Щас блевать начнет, — злорадно захихикал Крыс. — Вот умора!

Я только потянулся, но Пес уже опередил меня, отвесив Крысу изрядного тумака.

— Я те дам радоваться! Птичке плохо!

Птичка открыла второй глаз, приподнялась и обвела на нас мутным желтым взглядом.

— И н-не надейтесь! — заорал он. — Я вас всех… — каркнул что-то неразборчивое и снова рухнул на стол.

— Он хотел сказать: «поимею!» — хихикнул Крыс. Что-то напало на него веселое настроение, надо бы испортить!

— Нет, он хотел сказать, что всех нас переживет, — по младости лет наивный Пес обо всех вокруг думал только хорошее. До поры до времени, конечно.

— Исходя из его обычной болтовни в пьяном виде, он хотел сказать, что всех мудрее, — сухо сказал я.

— Пер-р-репью! — вдруг выкрикнул Ворон, не открывая глаз, даже не оторвав от стола головы. И снова полузадушенно каркнул.

Так что каждый из нас ошибался. В меру своего опыта.

А Ратибора что-то было не слышно.

Я повертел головой и только сейчас обратил внимание на окружающую обстановку.

И, собственно, на хозяина квартиры.

Хозяин квартиры, то есть Бублик, спал в кресле, откинув голову так, что были видны его небритая шея и острый кадык.

И храпел. Громко.

Нет, конечно, он брился — дня три назад.

Возможно, он даже и мылся — в прошлом месяце.

И тогда же менял носки.

Может быть, он даже и наводил порядок — в позапрошлом году. Или даже раньше.

В квартире воняло плесенью, немытым телом, какой-то острой закуской, грязными носками и еще чем-то, чем воняет в домах, где никогда не открываются окна, редко моется посуда, а мусор выносится раз в два-три месяца. И где курят дешевые сигареты, пьют паленую водку, крепленое вино, пиво и другие спиртные напитки. И иногда их проливают.

Мебель образца шестидесятых годов — если эту рухлядь можно было назвать мебелью — носила следы длительного и небрежного использования, не всегда по назначению.

Чайник, к примеру, стоял на телевизоре, а на диване валялись сапоги и две воблы.

В доме даже имелись книги — шкаф потерял одну ножку, и вместо нее были подсунуты несколько томов Гоголя.

Но что было замечательно — все плоские поверхности в квартире — стены, дверцы шкафа, оконные стекла (частично) были украшены изображениями красавиц большей или меньшей степени раздетости. Даже с потолка блистали зубами и телесами две красотки.

Сразу я на этот вернисаж не обратил внимания, потому что с некоторых пор голые дамы человеческой породы меня не интересовали.

А Ратибора интересовали, оказывается, и даже очень.

Я нашел его в коридоре, где он с увлечением пялился на красотку, налепленую на двери в ванную. Красотка была прикрыта только собственными волосами, причем в тех местах, где и прикрывать-то не очень нужно.

Уши Ратибора пылали даже больше, чем его щеки.

— А, вот ты где! — сказал я.

— Ты погляди, Кот Котофеич, какая красавица! — отозвался Ратибор. — И намалевана-то как гладко, ни мазка не видно, даже если пощупать… — Он легонько провел пальцем по поверхности картинки.

— Она не намалевана, она напечатана, — пояснил я. — Ты в комнату зайди — там еще больше таких красавиц.

Ратибор послушался, вошел в комнату, сказал:

— Ох!.. — и принялся рассматривать каждую картинку в отдельности, как будто попал в музей.

Пока я отстутствовал, Крыс расположился на диване, уже распотрошил одну воблу и наслаждался редким для нас лакомством.

Я подумал, уселся рядом и взялся за вторую рыбку.

— Э, — сказал Пес, — вы чего? В гости пришли, что ли? Этот картинки рассматривает, те двое жрать уселись!..

— Я с тобой поделюсь, — пообещал я. — Вот ребрышки, хочешь?

— Да не хочу я этих ваших ребрышек! — возмутился Пес. — Я домой хочу! Давай, Ратибор, бери Ворона подмышку, и пошли!

— Ребрышки не наши, а рыбкины, — отозвался я. — Пусть Ратибор налюбуется, а мы пока покушаем — что ж добру пропадать!

— Воры! — отозвался Пес и отвернулся.

— Мы не воры, — возразил Крыс, чавкая. — Мы экспроприаторы. К тому же еда — это не частная собственность, еда должна принадлежать всем. Кто голоден — тот и ест. И потом, дай мальчику налюбоваться — он в своей Таме такого наверняка не видел и не увидит.