Шрифт:
Воскресенье
Радиоузел поезда передавал старую песню «Землян»:
Но снится нам не рокот космодромаНе эта ледяная синеваА снится нам трава, трава у домаЗеленая, зеленая трава.Когда я ходил в третий класс, эту песню часто крутил сосед за стеной, Саня Громов. Потом он купил кассетник «Весна» и ходил с ним гулять на улицу. В кассетнике обычно играли песни, записанные с телевизора: Леонтьев, Боярский, Пугачева, Антонов, «Земляне». Я завидовал Сане, потому что у нас кассетника не было, только старый бобинный «Ростов», и к нему всего три бобины – Высоцкий, Окуджава и Визбор. Их папе давно записали бывшие институтские одногруппники. Папа слушал их редко: ни он, ни мама музыку не любили. Они вообще не умели развлекаться и отдыхать – жили только семьей и работой. Такие они и сейчас, единственное развлечение – телевизор.
Напротив сидела девушка с бледным лицом, в сером свитере, с короткими темными волосами. В ушах торчали наушники плеера «Sony».
«Трава у дома» закончилась, следующая песня была «Листья жгут». Я содрал открывалкой снизу стола крышку с «Балтики-тройки», сделал глоток. На моей полке сидели два деда. Их сумки, привязанные к тележкам, покачивались на третьей полке над боковыми местами. Дед со сморщенным лбом, в серой трикотажной рубашке, говорил:
– Я знаю одно. В Белоруссии сейчас лучше живут. Там и зарплаты, и пенсии больше…
– А вот и не лучше, – перебил его второй дед. – У меня там сестра, двоюродная, в Гомеле. Ну, получает она пенсии где-то тысячу пятьсот – на наши деньги. Но там и продукты дорогие, дороже, чем у нас…
Девушка достала кассету из плеера, положила на стол, вынула из сумки другую. Я заметил обложку – Том Уэйтс, альбом «Machine Bone». Она надавила на кнопку «play» и отвернулась к окну.
Я взял с третьей полки матрас, скрученный, с подушкой внутри, бросил на свою верхнюю полку. Спросил у девушки:
– Снять вам матрас?
– Что? – Она вынула левый наушник. – Что вы сказали?
– Вам снять матрас?
– Нет, спасибо, не надо. Я не буду ложиться.
Дед в рубашке спросил:
– Девушка, а вы мне не уступите нижнюю полку?
– Нет, я наверх не могу.
Дед сморщил губы. Я раскатал по полке матрас. Из подушки высыпались несколько перьев.
В узком предбаннике у туалета стояли полная девушка в черной юбке и дядька в жилете с карманами.
Я спросил:
– Кто последний?
– Я, – ответила девушка.
Я поднял крышку мусорки, положил туда бутылку от пива. В ней лежала бутылка от водки и кожура мандаринов.
Открылась дверь в тамбур, дохнуло холодом и табаком. Загрохотали колеса. В вагон вошел дядька в очках.
Я зашел в туалет, закрыл дверь на защелку. Из стены торчал кран для пожарного рукава, покрашенный в красный цвет. Стекло было непрозрачное, с мелким узором. Я взялся за ручку окна, потянул ее вниз – не поддалась.
Старики уже спали, поджав ноги на полках. Я положил полотенце на железку с натянутой сеткой, сел рядом с девушкой. Она мельком глянула на меня, отвернулась к окну.
– Вы вообще ложиться не будете? – спросил я.
Она вытащила левый наушник.
– Вообще ложиться не будете?
Она резко мотнула головой.
– Нет. Я никогда не сплю в поездах. И раньше уснуть не могла, а после аварии – и тем более. Нога начинает ныть – почему-то, именно в поездах. – Она нажала на плеере кнопку «stop», вытащила второй наушник. – А вы из Москвы, или там работаете?
– Работаю. Уже скоро полгода.
– А я уже больше двух лет, как в Москве. У меня там раньше жил дядя – я поехала к нему, чтобы лечиться после аварии. Он был богатый, фирма своя. Продажа автомобильных масел. Я сначала жила у него, а теперь квартиру снимаю…
– А можно – мы будем на ты?
– Да, конечно. И заодно познакомиться можно. Меня зовут Катя.
– А меня – Дима.
– Очень приятно.
– Мне тоже. И ты так все время – если ездишь домой, то ночью не спишь?
– Да. Сижу, слушаю плеер. Приезжаю, две чашки крепкого кофе – и на работу. Я работаю в агентстве недвижимости, на Красных воротах. А живу на Домодедовской. Далеко, конечно, и с пересадкой, но это – Москва, не наша деревня. В Москве я могу сидеть в офисе и зарабатывать – более или менее. А у нас пришлось бы для этого бегать, целый день быть на ногах. А я так уже не могу…
Навстречу шел пассажирский, мелькали тускло освещенные окна. У деда на верхней полке свесился край одеяла. За перегородкой кто-то храпел.
Катя рассказывала:
– Я закончила наш филфак. С третьего курса торговала на «Спартаке» с девчонкой знакомой. После диплома – ну, не учительницей же идти? – одолжили денег, взяли себе по киоску у Заречного рынка. Она продуктами занималась, а я – порошками, мылом, пастой зубной…
– А где был ларек, с какой стороны?
– Если стоять ко входу спиной, то направо.