Подобно тому как бывают потомственные слесари и токари, потомственные портные и пекари, Яков Кошельков был потомственным бандитом. Первый раз он был осужден вместе со своим отцом еще в 1912 году. Бежал. Через несколько месяцев был осужден вторично. Год спустя судился дважды. В 1914 году его судили в пятый раз. Он снова бежал. В начале 1917 года Кошельков имел уже десять судимостей. Но тут, на его счастье, подоспела всеобщая амнистия, объявленная Временным правительством.

Указ об амнистии, подписанный министром юстиции Керенским, предоставил свободу всем ворам, грабителям, бандитам и убийцам. Господин министр призывал амнистированных граждан, «которые впали в уголовные преступления, к защите родины и отечества».

Газета «Утро России», захлебываясь от восторга по поводу «свободы», сообщала, что из московской губернской тюрьмы выпущено 800 рецидивистов, из пересыльной — 400, из женской — 250.

Прошло совсем немного времени, и то же «Утро России» уже без всяких восторгов в небольшой заметке под заголовком «Экспроприация в Купеческом клубе», самым обыденным тоном сообщала:

В другой, еще более лаконичной заметке говорилось:

Такого рода заметки стали появляться одна за другой: ограблены контора Московского военно-промышленного товарищества, касса Управления железных дорог, парфюмерный магазин. Разгромлена пересыльная тюрьма, все заключенные разбежались, грабители захватили 8 тысяч рублей и оружие. Господин Керенский лично следит за ходом розысков. Преступники не пойманы.

Банды присваивали себе клички, смахивавшие на названия кинобоевиков: «Девятка смерти», «Черный ворон», «Руки на стенку», и даже совсем откровенное. «Деньги ваши — будут наши».

И среди всех этих банд самой опасной, самой кровавой считалась банда Кошелькова. При одном имени Янька Кошелек обыватель вздрагивал и испуганно озирался.

…Вечером 18 января компания Кошелькова собралась в одном из притонов Хитрова рынка. В задней комнате ночлежки сидели сам Янька Кошелек, его ближайшие подручные Сережка Барин, Козуля, Колька Заяц, Ванька Конек, Ленька Сапожник… На столе стояли бутылки не с паршивым самогоном, а с настоящей «смирновкой». Хлеб нарезан был не осьмушками, а щедрыми ломтями, на тарелках разложена вполне приличная закуска — сало, ветчина, рыбец, кислая капуста: на Сухаревке за бешеные деньги можно было купить что угодно. А денег Кошельков не считал: если надо, мог платить золотом, бриллиантами.

Впрочем, пили сегодня умеренно: банда собралась, чтобы обсудить предстоящую операцию.

— Нужна машина, — объявил Кошельков. — С машиной нам и работать сподручнее, и от легавых в два счета уйдем. — Он помолчал, обводя присутствующих тяжелым взглядом, и продолжал: — В центре брать не будем, шухеру много, надо где-нибудь на окраине.

— В Петровско-Разумовском, — предложил Козуля. — Там у меня своя хаза, есть где собраться.

— Хазу провалить хочешь? — покосился на него Кошелек. — Не пойдет. В Сокольниках, — определил он. — Там в случае чего и скрыться легче. — Он задумался, что-то соображая, и распорядился: — Козуля, пойдешь на Каланчевку, прихвати с собой кого-нибудь из ребят, у вокзалов всегда есть шанс остановить машину. Конек, Сапожник и Заяц пойдут со мной к Калинкинскому заводу. Сбор ровно в пять. Все.

На этом короткое совещание было закончено. Все потянулись к водке.

Кошельков пил мало. Сидел насупленный, хмурый, катая желваки на щеках. Сообщники с опаской поглядывали на своего главаря, который вдруг ни с того ни с сего скрипел зубами.

Последнее время Янька Кошелек ходил мрачнее тучи. Настроение его испортилось после того, как два месяца назад работники угрозыска арестовали Ольгу. Ольга знала довольно много о похождениях своего «кавалера», но не настолько, чтобы серьезно повредить ему на допросах. Впрочем, не этого боялся бандит. Да он и вообще-то ничего не боялся, превосходно понимая, что рано или поздно все равно ждет его пуля. Он был озлоблен, озадачен, но, пожалуй, больше всего растерян: его не устраивала эта новая власть. В общем-то плевать ему было на всякую власть, как бы она ни называлась. Российская империя? Очень хорошо. Во-первых, у людей были деньги, драгоценности, золото, плотно набитые бумажники. Одним словом, было чем и у кого поживиться. А банки, а шикарные магазины! Какие сейфы случалось ему взламывать, какие кассы очищать!.. Во-вторых, полиция — и не только обыкновенные городовые со своими дурацкими «селедками», но и кое-кто повыше, в белых лайковых перчатках, — охотно брала взятки. Существовала даже известная такса: городовому — зелененькая, сыщику из уголовной полиции — четвертной, ну, а их благородию уж никак не меньше сотенной. Ладно, дали царю по шапке. Так при Временном-то было еще того лучше. Во-первых, амнистия. Во-вторых, порядка меньше, то и дело в городе какая-нибудь заваруха, и, пока где-то митингуют, орут, чего-то требуют или прут куда-то с красными флагами, очень удобно заниматься своим делом. А полиция еще сговорчивей стала.

И вот, пожалуйста, Советская власть. «Кто был ничем, тот станет всем…» Тьфу!.. Приличные люди, у кого был капитал, смылись, банки национализировали, шикарные магазины закрыли. Да и вообще черт знает что творится. Сколько раз, бывало, остановит он с ребятами прилично одетого господина, расстегнут на нем хорьковую шубу, чтобы пощупать карманы, а под шубой солдатская гимнастерка да рваные портки, а в кармане — вошь на аркане. Спросили одного такого: «Спер, что ли, шубу-то?» — «По ордеру, — отвечает, — выдали. Потому как пролетарского происхождения». Еще и гордится, дурак. Ну, шубу, конечно, все равно отобрали. «Был ты ничем и оставайся ни с чем». Другой случай — еще того обиднее. Давно присматривался Кошельков к одному особнячку на Пречистенке. Особнячок явно жилой: окошки по вечерам освещены, каждое утро кухарка с кошелкой идет на базар. Ладно. Ночью аккуратно взломали они замок, вошли, мешки с собой прихватили. Маски даже нацепили, как дураки, хотя заранее решено было: если добыча будет приличная, хозяев «пришить». Оказалось, хозяйка-то в особняке — та самая кухарка да двое сопливых ребятишек. В подвале раньше жила, муж у нее в Красную гвардию ушел служить, а ее, видите ли, в барские апартаменты переселили. Стукнул он тогда со злости эту бабу по башке так, что она с копыт долой, плюнул, и ушли они ни с чем, даже мешки свои забыли. Вот какие дела!

Попробовал он подъехать к нынешней полиции — к милиционерам. Мальчишки безусые, получили шпалеры, нацепили повязки нарукавные и думают, будто они сила. Ладно. Уговорил он одного такого в гости к нему зайти после дежурства. Прикинулся, будто сам он с фронта, после тифа в отпуске. Привел на хазу, выставил угощение такое — у парня слюнки потекли. Девочку фартовую рядом посадил, велел кофточку попрозрачнее надеть. Выпили — и не дрянного самогона, а настоящей «смирновки». Потом девку он отослал и попробовал с парнем по-хорошему поговорить: дескать, помоги кое в чем, не пожалеешь, долю честную предложил — двадцать процентов. Куда там! Взвился парень, о пролетарской чести залопотал. Потом целую лекцию стал читать насчет отсталого элемента, несознательности и прочей чепухи. С повинной идти советовал, честно трудиться. Кошелькову стало смешно. Смешно и скучно. Милиционера он убил, чтобы не оставлять свидетеля собственной неосторожности и глупости.