Каро вздрогнула и занялась ужином.

Ее старая школа в Беверли-Хиллз выглядела по-прежнему. Немного изменился лишь фасад и двор вокруг. Стены кафетерия уже не были окрашены во все цвета радуги. А дети прежние. Такие же, как те, с кем училась Каро.

Каро обошла все здание, не зная, зачем это делает. Зашла в спортзал, где когда-то смотрела игры Брайана. Зашла в класс.

Возле большого зала по всем стенам были развешены листовки выходящего на экраны фильма “Питер Пэн”. На доске объявлений фотографии актеров, снявшихся в нем. Они выглядели так же, как афиша к тому неудавшемуся мюзиклу, где она должна была сыграть главную роль.

Каро подошла к двери, но так и не смогла войти в этот зал. Она уже повернула назад, как заметила какого-то человека, говорившего с учениками. Увидев ее, он замер.

— Каро? Каро Эндрюс?

Мистер Стайн. Он уже стар.

У Каро застучала кровь в висках.

— Я не могу поверить! — Мистер Стайн обернулся к ученикам. — Нейл, Джоан, это же Каро Эндрюс, гордость нашей школы!

Ты пьяна! Ты совершенно пьяна. Ты не выйдешь на сцену.

Его слова Каро слышала сквозь все годы.

— Поздравляю тебя со спектаклем! — снова заговорил он. — Я читал в газетах. Что тебя привело в Лос-Анджелес?

— Я не знаю, — ответила Каро, — я не знаю, чего хочу от этого приезда. Я была больна.

— Да, — голос мистера Стайна дрогнул, — я слышал. Но если ты снова захочешь сыграть, не забывай нас, мы обязательно придем на спектакль. — Он жестом показал, что приглашает ее войти. — Это будет большой честью для нас, если ты сможешь вместе с нами посмотреть фильм. Он и вправду хорош.

Каро поблагодарила его. Никогда больше она не переступит порог и не войдет в этот зал.

Зоэ подолгу находилась в клинике, убеждая Каро, что там просто изумительный уход и хороший персонал. В дни, когда она возвращалась домой, Каро устраивала маленький праздник. Расставляла цветы в спальне Зоэ и пекла торты.

— Морковный, — Зоэ дожевывала последний кусочек, — в первый раз был шоколадный, во второй… какой торт был следующий? Ванильный?

— Лимонный, наверное.

— Да, ванильный был потом. Сейчас морковный. И что мы будем делать, когда кондитер исчерпает все свои запасы? Думаю, тогда наступит время помереть.

Они часто играли в кункен. Первые пару месяцев Каро проигрывала, как бы ни старалась. Сейчас выигрывала каждую партию.

Дождливый январский вечер. Флавию отпустили отдохнуть. Зоэ лежала в кровати, рассматривая альбом со старыми фотографиями.

Каро возилась на кухне, когда услышала крик матери.

— Ты меня напугала, — упрекнула она мать, увидев, что все в порядке. — Я думала, что-то случилось.

— Сядь. — Зоэ похлопала ладонью по краешку кровати, и дочь подчинилась. В руках Зоэ был небольшой, обтянутый зеленой замшей альбом, которого Каро не видела прежде.

Зоэ ткнула наманикюренным алым ногтем в один из поблекших снимков.

— Это он! Вглядись как следует.

Каро увидела на снимке молодого человека, стоящего вполоборота к камере.

— Это Макс, — сказала Зоэ.

“Мы собирались поселиться в Париже. Но как раз накануне нашей свадьбы он погиб в автокатастрофе”.

Вот он какой был, Макс. Каро нежно дотронулась до фотографии. Он был такой живой на этом снимке.

— В своей жизни я любила по-настоящему только его одного.

— Ты мне рассказывала.

— Но не сказала главного. У нас должен был быть ребенок.

Каро мысленно мгновенно перенеслась в Англию, в полицейский участок, где ее допрашивали, а потом на улицу, где под ней разлилась лужа крови.

— Мне очень жаль, мам, что так получилось.

— Нет. У меня вышло иначе. Ребенок остался. Это ты и есть.

Каро не могла пошевелиться.

— Так, значит…

— Да.

— А мой отец? То есть не отец, а Бартон. Он знал?

Слова срывались с губ, как мыльные пузыри из трубочки забавляющегося ребенка, и разлетались по воздуху, а диалог был словно написан каким-то неведомым сценаристом, настолько он был нереален.

— Бартону я ничего не сказала. Макс погиб до того, как стало ясно, что я беременна.

И вдруг в Каро проснулся вулкан.

— Значит, всю мою жизнь я считала отцом совсем не того человека, ты обманывала всех нас…

На какое-то мгновение Каро забыла, что ее мать смертельно больна.

— Как ты могла?! Столько лет лгать…

— Бартон помог мне вырастить тебя. Ты для него родной ребенок. Он тебя любит. Я сочла, что так будет лучше для всех.

Покинув спальню матери и выскочив из дома, Каро долго не могла успокоиться. Ее охватило ощущение невыносимой потери. Она уже больше не Каро Эндрюс. Архитектор величественных зданий в Нью-Йорке — Бартон Эндрюс — чужой ей человек, а его жена — ласковая Мэг и чудесный мальчик Адам — вовсе ей не родные.