Шрифт:
Зоэ, вероятно, была права, ей давно следовало прийти сюда.
Мэг взяла ее руки в свои, невидимыми токами передавая Каро, как она переживает за нее.
— Мы все читали про Тристана…
— Пытались с тобой связаться, но Зоэ сказала, что тебе лучше побыть одной, — перебил жену Бартон. — Тогда мы решили подождать, пока ты сама не будешь готова прийти к нам…
— И вот ты здесь! — Мэг улыбнулась сквозь слезы. — Я до сих пор не верю такому счастью. Расскажи нам о себе.
Каро первой овладела собой.
— Начну с того, что я приглашаю вас всех на спектакль. Предупреждаю заранее, что ничего хорошего не ждите, это самодеятельный театр, и все будет ужасно. Мне просто хочется, чтобы вы посмотрели.
Мэг и Адам выразили бурный энтузиазм, а Бартон деловито записал в свой ежедневник дату, время и адрес театра. Каро было приятно увидеть в руках отца знакомый ей с детства и уже немного потертый переплет и почерк отца — изящный, мелкий, аккуратный, каким он заносил на страницы книжки важные для него сведения.
— Значит, в следующее воскресенье, — уточнил он. — Мы обязательно там будем.
— А до этого — в среду в четыре — наша игра, — напомнил Адам.
Через четверть часа она попрощалась, сославшись на то, что опаздывает на репетицию.
За день до премьеры в стендах под стеклом у входа в театр выставили фото всех участников спектакля.
Каро смотрела на себя и размышляла…
Когда-то она была кудрявой девочкой Флосси Гэддис — в ботиночках и юбочке на бретелях. Теперь она — Кэтти Нолан. Теперь она — мама.
Только сейчас она осознала, что стала взрослой. Именно эту роль ей придется играть в жизни и, может быть, даже на сцене.
Зоэ должна была лететь на премьеру через всю Америку, через несколько часовых поясов. Все было обговорено заранее. Каро встречает ее в аэропорту, отвезет в “Уолдорф-Асторию”, и там они вместе в люксе вдоволь наговорятся, с утра займутся шопингом для успокоения нервов и закажут столик в любимом ресторане Зоэ. После окончания спектакля примерно полчаса отводилось на овации и поздравления за кулисами.
Каро специально копила деньги, чтобы мать не выписывала чеки по каждому случаю, и собиралась принять ее достойно.
Ранним утром была назначена последняя репетиция в костюмах, и тут Чед — сорежиссер — вручил ей телеграмму.
“Мне очень жаль, детка, но я не смогу приехать. Подвело чертово здоровье. Сдала билет, сижу дома. Ничего страшного. Не расстраивайся. Держи хвост пистолетом. Все рецензенты у меня в кармане”.
Каро выскочила из помещения театра, устремилась к телефонной будке на противоположной стороне улицы.
Только после шести долгих гудков Зоэ подняла трубку и сразу же прикрикнула на дочь:
— Ты что делаешь? Тебе следует сидеть в гримерной и вживаться в роль.
— Как ты?
После небольшой паузы Зоэ бодро ответила:
— Я в порядке, дорогая… То есть в порядке вещей, что иногда случается легкое недомогание с особами моего возраста. Доктор просто кретин, что не позволил мне лететь. Но я непременно увижу тебя на сцене еще в этом сезоне. Обещаю. А сейчас вешай трубку и марш обратно в театр. Гримируйся, одевайся, и пусть все ахнут, увидев, какая ты Кэтти Нолан.
С такими конкурентами, как “Чикаго” или “Кошки”, спорить было невозможно. Каро не возлагала больших надежд на то, что спектакль “Дерево, растущее в Бруклине” вообще будет замечен. Однако премьера прошла лучше, чем ожидалось.
“Верайети” назвала спектакль “прелестной безделушкой”, другие газеты откликнулись в более серьезном тоне. Все критики отметили, что Каро Эндрюс проделала большой путь от девочки-звезды к взрослой роли, и поздравили ее с успехом в новом качестве.
Каро послала вырезки матери.
— Браво, — сказала Зоэ по телефону, но как-то обошла тему своего скорого прилета в Нью-Йорк.
Бартон, Мэг и Адам, конечно же, побывали на спектакле — это был второй показ, а потом явились за кулисы.
— Я ее брат, — говорил Адам всем встречным — актерам и рабочим сцены.
Мэг обняла Каро.
— Ты молодец! Роль тебе удалась.
— Ты лучшая среди актеров, — сказал Бар-тон и добавил ей на ухо: — Твоя мать может тобой гордиться.
— Неужели мы так просто отправимся по домам? — воскликнул Адам. — Надо что-то предпринять.