— Ну и дела! — доставая из-под скамейки вторую бутылку, Брыкин сокрушенно качнул головой. — И кто только по нашим лесам не шастает!

— А где ты его видел-то? — Ратников прямо задрожал от нетерпения. Неужели — повезло? Неужели — вычислил супостата?

— Да в лесу, где же еще-то? — собеседник отмахнулся. — Есть там деревни заброшенные… Аристарх, ты должен помнить — МТС еще была, ну, давно, при Хрущеве.

— Скорей, при Сталине, — не преминул уточнить Ратников. — При Хрущеве МТС как раз ликвидировали.

— Козлы, — Горелухин потянулся к стакану. — Ну, последний… да пойду, пора мне.

— Как же, помню МТС, — покивал Брыкин. — Ребятами еще там игрались. А в деревнях там пути нету. Дороги заросли, ручьи кругом, болотины. Раньше-то дренаж делали. Мелиорация, понимать надо!

— Ну, за мелиорацию! — Миша поспешно поднял рюмку и, выпив, негромко сказал, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь: — И я тоже пойду. Завтра в город. Автомашинок прикуплю — приятель просил, скоро в гости приедет.

— Каких еще машинок? — удивился Брыкин.

— Модели… В масштабе один к сорока трем. Их серьезные люди коллекционируют, вот, как мой приятель. Между прочим — главный инженер на военном заводе. Да много таких, увлеченных. Жаль — если какая модель и есть уже и у него, так здесь вряд ли кто купит. Вряд ли!

Зря Михаил болтал. И про машинки, и про главного инженера. Не купился Горелухин, ни словечка не произнес. Надел свою кепочку да поднялся:

— Пора мне!

Миша тоже засобирался:

— И мне…

Вышли вдвоем, пошли, темнеть уже начинало так, слегонца. Шагали молча до самого пустыря. А там Ратников распрощался:

— Ну, пока! Может, еще и свидимся.

И зашагал себе к магазину.

И вот тут-то услыхал:

— Эй, Михаил, погодь!

— А?

— Я насчет моделек… Когда, говоришь, привезешь?

— Да завтра, к вечеру ближе.

— Мне бы это… на них взглянуть бы, когда в магазине никого нету… А то… честно признаться… стыдно как-то… Свои деревенские засмеют, как узнают.

— Зря, между прочим, посмеются, — Ратников сдержал радость. — Если захочешь, я к тебе сразу из города и заеду. Модельки занесу — у себя и посмотришь, может, чего-нибудь и возьмешь.

— О! — обрадовался Горелухин. — Это вообще здорово будет! Если, конечно, не затрудню.

— Ну, что ты! Свои люди — сочтемся.

Дома у Геннадия была представлена целая эпоха! Ратников, как вошел — так присвистнул, увидев любовно сделанные хозяином стеллажи с застекленными полочками. А в них — модели, модели, модели… С полсотни штук было — точно!

— Это я еще в школе начал, — Горелухин с гордостью обвел свое богатство рукою. — Вон, видишь, «жигули», «копеечка», желтенькая? Шесть рублей тогда стоила — деньги немеряные! Я мальчишкой еще был — в лесхозе подработал, елки высаживал.

— Да, «копеечка», — мечтательно улыбнулся Миша. — У меня тоже когда-то такая была… да потом делась куда-то. Во! И «сороковой» «Москвич» был!

— Тоже тогда же куплен! А на тех полках, смотри — старый «РАФик», «Чайка»…

— Да уж… — Ратников восхищенно качнул головой. — Прямо сказать — полное собрание сочинений! В смысле — моделей. Ну, ты мои-то посмотрел?

Он оглянулся на диван, где хозяин всего этого автомузея деловито рассматривал привезенные Ратниковым модельки:

— Вот этого «Москвичонка» возьму, ну и «двадцать первую» «Волгу», конечно. Хорошая была машина!

— Она и сейчас не дешевая, — Михаил хмыкнул. — Даже, прямо сказать — дорогая. Слышь, Гена! К тебе надо сюда экскурсии водить!

— Скажешь тоже — экскурсии…

— Нет, я серьезно!

— Садись-ка вон, лучше за стол, — отложив выбранные модели, Горелухин поднялся с дивана. — Пивка выпьем. Водку-то я, честно сказать, не очень жалую, особенно — летом. Потому и не знаюсь почти ни с кем — к семейным мужикам вроде и не пойдешь вот так, запросто, у них свои заботы, а кто не женат — алкашня, клейма ставить негде.

— А ты, Ген, ко мне, на усадебку, заходи, — радушно пригласил Ратников. — Нет, честное слово, заглядывай! Жена только рада будет.

Горелухин лишь как-то неопределенно хмыкнул, но, судя по глазам, приглашению обрадовался — давненько, видать, надоело вот так, бирюком-то!

— Кстати, — Михаил прищурил глаза. — Что ты там про лешего говорил-то?

— Про какого лешего?

— Да про того, что с луком да стрелами промышляет.