В день памяти святителя Амвросия Медиоланского (это день Ангела оптинского старца преподобного Амвросия), 7 декабря, Яков поднялся с койки и пошел по больничному коридору. Но едва сделал несколько шагов, как зашатался, оперся о стену и начал падать. Проходивший мимо больничный смотритель успел подхватить его. Яков был легонький, как младенец. Смотритель положил его на койку и, увидев, что он без сознания, принес пузырек с нашатырным спиртом и стал пытаться привести больного в сознание. Это не удавалось. Подошел врач. Они внимательно смотрели в лицо Якова, щупали пульс, и долго не могли поверить, что он уже скончался.

Якова приготовили к погребению, положили в гроб, но вынесли не в холодную Владимирскую церковь, а в теплую больничную, преподобного Илариона, так как не совсем были уверены, что больной мертв. Там гроб стоял двенадцать часов. Только после этого тело Якова стало понемногу застывать. Запаха же никакого не было. Он лежал, как живой, только уста немного запеклись. По всему чувствовалось, что этот юный подвижник, смиренный аскет – угодник Божий. 9 декабря он был погребен на скитском кладбище.

Около девяти месяцев – всего-то! – подвизался юноша в монастырской обители послушником, старался преуспеть в молитвенном подвиге, подражая египетским монахам, о которых повествуют древние патерики. «Скончався вмале, исполни лета долга: угодна бо бе Господеви душа его» (Прем. 4, 13–14). Архимандрит Агапит в «Жизнеописаниях почивших скитян» писал: «Можно бы поставить в укор Иакову, что он проходил подвиги самочинно. Но, думается, как можно строго судить шестнадцатилетнего мальчика, безотчетно стремившегося ко спасению своей души? А покойный старец Амвросий имел обыкновение говорить в подобных случаях так: "Всякий подвиг человека, предпринимаемый им ради спасения своей души, приемлется милосердным Господом в умилостивительную жертву"».

В Ельце, старинном русском городе, много некогда пострадавшем от татарских полчищ, который высится своими домами, церквями и колокольнями на высоком берегу тихоструйной реки Сосны, – вот в этом городе некогда проводил свое детство будущий преподобный Оптинский старец Нектарий. Это были 1850-1860-е годы Его тогда звали Коля Тихонов. Бедно жил отрок, маленький еще, не умеющий как следует осознать своего положения. Его отец, бывший простым рабочим на мельнице, умер. Младшие братья и сестрички тоже, – Господь прибрал, избавил от голодной жизни: в раю поселил с Ангелами. «Было это в младенчестве моем, – рассказывал отец Нектарий о своем детстве, – когда жил я с маменькой. Двое нас было на белом свете, да еще кот жил с нами. Мы низкого были звания и притом бедные. Кому нужны такие?»

Последний вопрос («кому нужны») старец как бы предлагал слушателям для нахождения ими ответа в их собственных сердцах. Ответ был такой: ясно, что нужны эти бедняки Господу Иисусу Христу, да и нам самим тоже, чтобы все мы могли помогать друг другу и тем подвигать вперед дело спасения своих душ. Вот пожалеет какой-нибудь человек такого плохо одетого, бледного и полуголодного отрока, как Коля Тихонов, даст ради Христа его матери то ли сколько-нибудь денег, то ли хлеба, и Ангелы запишут это доброе дело в свои хартии, то есть свитки, золотыми перьями… А Коля учиться в школе не мог, так как за учение надо было платить столько, сколько Колиной матери не по карману. Но она не хотела оставлять сына неграмотным. Она посылала его в ближнее село к дьячку (так называли тогда псаломщика), который за медные деньги учил отрока церковному чтению, письму и арифметическому счету.

Божьи Ангелы дела и этого простого и доброго дьячка усердно и с любовью записывали. Не знал он, что учит будущего великого угодника Божьего, преподобного старца Оптиной Пустыни, почти самого последнего, так как дожил он, старец Нектарий, до закрытия монастыря большевиками, был арестован, приговорен к расстрелу (за что – неизвестно), посажен в тюрьму, но благодаря заступничеству Божией Матери, избежал того и прожил еще несколько лет в глухой деревушке. Много к нему туда приезжало добрых людей за советом, за благословением, за любовью (да, да!), чтобы от него, уже старого и немощного, почерпнуть душевной крепости, сил для дальнейшей борьбы с волнами бурного житейского моря. Через него силы эти давал людям Бог.

До старости не забывал он своего детства, находил в нем и рассказывал поучительные случаи. О том, как то, что случается в детстве, отзывается через много лет и иногда очень сильно… Однажды мать его сидела и шила что-то, а он, Коля, играл на полу возле ее ног с котенком. В комнате было темновато от скудного освещения, по углам стоял мрак. Но у котенка большие зеленые глаза в полусумраке светились, как фонарики. Коля с удивлением обратил на это внимание, это его сильно поразило… И вдруг, когда котенок мирно сидел возле него, схватил он из маминой иголочной подушечки одну иголку и хотел уже проколоть котенку глаз, чтобы посмотреть, что там такое светится… Но мать заметила это и быстро перехватила его руку. «Ах ты! – воскликнула она. – Вот как выколешь глаз котенку, сам потом без глаза останешься. Боже тебя сохрани!»

Прошло много лет, Николай Тихонов, уже юноша, успевший пройти некоторую жизненную школу, пришел в Оптину Пустынь, в Иоанно-Предтеченский Скит, к преподобному Амвросию. Преподобный был прозорлив, он посмотрел на этого юношу и увидел его будущее… Николай стал послушником и начал помогать цветоводу украшать дивными цветами Скит, и без того благоухающий и преиспещренный… А Николай с детства любил и цветы, и простую травку, и всякую живность, порхающую, ползающую, бегающую по земле среди травы и листьев… Радовал его Господь творением Своим, веселил его сердце. Начал он привыкать понемногу к трудной монашеской жизни, с Божьей помощью и при неустанной молитве взращивать в своей душе все доброе.

Когда был он уже иеромонахом, нареченным при постриге Нектарием, он подошел однажды к святому Амвросиевскому колодцу, что возле скитских ворот, а там другой монах набирал себе воды. Над колодцем подвешен был черпак с длинной заостренной ручкой. И вот тот монах, черпая воду, едва не выколол нечаянно глаз отцу Нектарию длинной ручкой черпака, так как конец ее пришелся как раз против его глаза. Еще секунда – и остался бы старец с одним глазом. «Если бы я тогда котенку выколол глаз, – говорил он, – и я был бы сейчас без глаза. Видно, всему этому надо было случиться, чтобы напомнить моему недостоинству, как все в жизни от колыбели до могилы находится у Бога на самом строгом учете».