В объективе Марат и Света, их встречает Галина Федоровна на пороге ресторана с хлебом и солью, толкает заученную речь тоном клинической оптимистки. Белла со смешком сказала, пригубив бокал:

– Еще чуть-чуть – и мама Марата взлетит.

– Смотри, а вот ты, Белла.

Гости ринулись занимать места, в хвосте плетется Белла в сиреневом тумане одежд, сняла с плеча такого же колера довольно большую мягкую сумку, запустила туда кисть руки. На подругу налетела Зоя, которую, в свою очередь, толкнул муж, гаркнув (надо полагать, шутливо) ей в ухо. Обе вскрикнули, у Беллы выпала сумочка. По ступеням рассыпались косметические принадлежности. Зоя давай ругать мужа, а Белла сбежала вниз, торопливо начала поднимать вещи. Молоденький мент – тот самый, предложивший Герману помощь, когда он выяснял отношения с Ритой, – помог собрать флаконы и прочие женские штучки. Белла со злостью налетела на него:

– Оставь, я сама.

А на заднем плане Михасик с женой скалит зубы, обнимая благоверную. Он поднял вверх руки, мол, вот он я, какой красавец-удалец! Их-то и снимал Болт, просивший поменять позы, Белла попала в кадр случайно. Грубо вырвав у мента некий предмет, она спохватилась, ибо тот обидчиво поджал губы и хлопал глазами, дескать, не понял, что я плохого сделал. Белла, сжав его руки, пропела:

– Ой, простите, я не хотела вас обидеть, так получилось. Я расстроилась, пудреница разбилась... Вы не сердитесь?

У него был еще один предмет, похожий на дезодорант... Забирая его, Белла поцеловала паренька в щечку, потом поднялась к друзьям, обернулась и помахала юноше. Околдованный мент проводил ее мечтательным взором, как нечто недосягаемое.

– А ты натуральная ведьма. Глянь-ка, – Герман вернул несколько кадров, – паря спекся. Не слишком ли расшаркалась перед сопляком? Белла! Ты слышишь?

– А? – очнулась она. – Что ты сказал?

– Говорю, не стоило так расшаркиваться перед сопляком.

– Перед каким сопляком? – не поняла она.

– Ты что, не смотрела? Перед ним... Все, дальше поехало. Вернуть запись?

– Не стоит. – Она пересела к нему на колени. – Просто я вежливая.

– Смотри, смотри! Дальше сплошная умора.

Камера поползла под столом, запечатлевая ноги гостей, а впереди объектива задница, которая сдвинулась в сторону, из-за нее выглянула хитрющая рожа Михасика. Он начал трогать женщин за коленки, раздался писк. Два идиота затряслись от хохота вместе с камерой. Михасик снова повернулся к объективу, приложил палец к губам, видно, что набрался он здорово. Темновато, конечно, но разобрать нетрудно, с каким неописуемым восторгом и азартом приподнял он длинную юбку и запустил лапу между ног. Женские коленки резко сжались, под столом появилась очаровательная головка, перекошенная злобой:

– Мишка! Ты совсем долбанутый? Отцепись, сказала! Козел паршивый! Жену лапай!

Михасик и Болт закатились со смеху. Картинка сменилась. Сцена в сортире. Писсуар. И два члена над ним, из которых льются струйки.

– Фу! – брезгливо сморщилась Белла. – Свои достоинства, что ли, снимали?

– А то чьи же! – затрясся от смеха Герман.

– Мишенька был быдлом им и подохнет. Всему же предел есть!

– Такое можно сотворить при полной потере памяти. А ржут как!

Далее. Камера запрыгала вверх-вниз, из стороны в сторону. Голос Михасика:

– Болт! Фейр... верк пшли с-сымем. Все побежали... Ща как начнут стрелять... А, ты спишь? Ща и тебя сыму. Стреляют! – заорал Михасик в ухо другу.

В самом деле, послышались первые залпы фейерверка. Морда Болта на столе среди рюмок и тарелок. При слове «стреляют» морда приподнялась, приоткрылись соловые глазоньки:

– Где стреляют? Я тоже... стрелять... Где? (Камера упала к полу, надо полагать, Михасик опустил ее вниз.) Точно, стреляют... Ща как встану, бля... (Камера заходила ходуном.) О, падла... не того я... Миха, пшли вмес-сте?

Камера, пошла, шатаясь. В кадре ноги, которые бегут и идут в одну сторону, женские и мужские ноги спешат на фейерверк, выбегают из дверей. В одну, правда, ноги заходят... Наружные двери ресторана. Камера стукнулась о них. Женский визг. Михасик:

– Сымай меня на небе!

Камера прыгнула в чьи-то руки. Рожа Михасика на фоне фейерверка, камера упала на него. Голос Михасика:

– Ты че, мудак, ваще? Разобьешь! Дай сюда. Я за нее отвалил...

Все, пошла рябь. Герман сидел без движений, глядя на экран, будто там продолжалось действо. Белла взяла из его руки пульт, выключила и сказала:

– Кино закончилось. Герман, проснись.

– Забавно, правда? – задумчиво произнес он.

– Что же там забавного? Сплошная мерзость. – Она обняла его за шею, коснулась носиком носа. – Лучше смотри на меня, мне это больше нравится.

– На тебя долго смотреть нельзя, хочется съесть! – Он перегнул ее через подлокотник, рыча и развязывая халатик.

– Ай, мне неудобно, сумасшедший!

Герман поднял Беллу... черт, ну и тяжелая! Собственно, при таких пышных формах весить пятьдесят кагэ невозможно. Донес, не уронив мужского достоинства, до кровати. О, Белла! Заводная, чудный, пушистенький котенок, а в пик страсти дьяволица...