– Ах, я очень заинтересовалась им. У вас он есть?

– Есть-то есть, да его, ей – Богу, и читать не стоит. Чушь.

– Вы все-таки привезите его мне, – не сдавалась она и спросила: – А почему чушь? – Они въехали уже в усадьбу. – Ну, вы мне за чаем скажете! А теперь пустите. Спасибо! – она легко соскочила с дрожек и убежала.

Конюх взял лошадь. Весенин через сад направился к дому.

– Много наработали сегодня? – встретил его на балконе Можаев.

– Изрядно, завтра на Гусиный луг перейдем. А вы?

– Какой! Ничего не разберу. И городу взять на себя невыгодно, и сдать на подряд этому Плиссе опасно. А нынче же нужно решить так или иначе.

– Обяжите этого Плиссе. Всяких неустоек наворотите.

– А что взять с него? Шутите! Ну да справимся. А у вас как – покойно? Ознобов тих?

– Справимся! – засмеялся Весенин, и они вошли в столовую. Вера сидела уже за самоваром и пододвинула им налитые стаканы.

– Ну а теперь ваши разговоры прочь. И Федор Матвеевич объяснит мне, почему фельетон Долинина – чушь!

– Что это – лекция? – спросил, усмехаясь, Можаев.

– Да вот ваша девица про его фельетон услыхала и заинтересовалась, а я говорю ей, чушь. Теперь» почему» спрашивает.

– А! Ну, ну, валяйте!

Весенин обернулся к нему, потом к Вере и начал:

– Видите ли, он там новый мировой закон выдумал: возмездие! То есть что все дурное, содеянное на земле, на земле же и казнь свою претерпит. Это бы еще ничего, но дальше он уже запутался и дошел до того, что убийство есть акт какого-то там высшего правосудия, и самый убийца только бессознательно творит чужую волю и почти прямо намекает, что Дерунов понес казнь за свою греховную жизнь. Мысль есть, но он не продумал ее, не обосновал и нанес всякого вздора.

Можаев с усмешкою покачал головой, но лицо Веры осталось серьезно, и она с сомнением спросила:

– Почему же вздор? Изъявший меч от меча и погибнет!

– Как почему, милая! – ответил Можаев. – Тебя сбивает с толку этот мистический характер, а сущность его сводится в тому, что, собственно, нет преступления и преступника, потому что его рукою творится акт высшего правосудия. Прямая чушь! Прежде всего у нас большинство преступлений совершается из корыстных целей и много жертв бывали при жизни очень хорошими людьми. А по этой теории – «так им и надо»! Прямая чушь! – повторил горячо Можаев.

– Что странного тут, – заметил Весенин, – так это то, что я уверен, ему мелькнула эта мысль, он отдался ей, нагородил, успокоился и забыл. Это просто работа расстроенных нервов, а не ума и, может быть, потому-то и производит впечатление. Прочтешь раз – и покажется, словно бы и мысли есть; перечтешь – и одна чушь!

– Как и все фельетоны на отвлеченные темы, – добавил Можаев.

Но Вера, видимо, не согласилась с ними. Она перешла в гостиную, и оттуда послышались тихие аккорды.

– Мечтательница! – сказал с улыбкой Весенин. Можаев пожал плечами.

– Не пойму откуда. Мы ли с вами не старались сделать из нее трезвенную, а вот подите!

– Может быть, мы пересолили с вами, – предположил Весенин, подымаясь от стола. – Вера Сергеевна, прощайте! – крикнул он.

Она вышла к нему, и он с тревогою увидел, что она плакала. Лицо ее было грустно.

– С чего вы? – спросил он ее тихо.

– Я перестала понимать вас с папою, – ответила она так же тихо.

Весенин приостановился, недоумевая, но тотчас оправился.

– Пождите, договоримся! – ответил он весело. – А теперь до завтра!

– А со мною на неделю. Я в город, – сказал Можаев, – в случае чего – нарочного!

– Знаю, знаю, – ответил Весенин, спускаясь с балкона и выходя в темный сад.

Мимо него, как привидение, мелькнула фигура Анны Ивановны.

«Вот кто ее сбил», – подумал Весенин.

В ночной тишине глухо застучали подковы лошади о твердую, осевшуюся от зноя дорогу. Весенин выехал из ворот шагом и подогнал своего Мальчика. Дорога пролегала рощею. Старые березы и клены во все стороны тянули свои корявые ветки и в причудливом освещении луны казались старухами – нищенками в лохмотьях. Дорога, местами освещенная, местами исчезала в чаще, словно гигантская змея. Под неясным светом луны все выглядело фантастическим, странным: вон страшные гномы ведут свой хоровод, у них белые бороды и смешные колпаки, – но подъедешь ближе, и они снова обратятся в пни, поросшие седым мохом; вон русалка качается на ветвях дерева и расплетает зеленую косу, но это всего лишь сломленный сук березы со свесившейся вниз увядшей листвой; чьи-то шаги гудят по лесу, и под ними хрустят ветви; чу! кто-то стонет, вон леший залился страшным смехом, – но трезвый ум различит крик филина, прыжок внезапно проснувшегося зайца, отдаленный топот коней в ночном.

Не так ли и в жизни? Эти Долинины, – часть современной молодежи: смотрят на жизнь при призрачном освещении луны в таинственные ночные часы и вместо власти разума отдаются воображению. Не удивительно ли, что им видятся и причудливые образы, и таинственные знаки там, где все так ясно и просто, вокруг при трезвом свете сияющего дня…

Осознанное добро, ясное понимание цели, твердое следование по намеченному пути – все это относится на счет холодного расчета, сухого эгоизма, а метания из стороны в сторону, жалкие бессодержательные фразы, мистические фантомы увлекают сердца и умы…