– Ну, вот, вот! А как братнино-то дело? Сидит?

– Сидит! – ответил нехотя Яков.

– Ох! – вздохнул Пеливанов. – Все мы под Богом ходим. Истинно говорится: от сумы да от тюрьмы не отрекайся! Ну, прощения просим! – он тяжело поднялся, протянул свою лапу и, пыхтя, пошел к выходу.

Долинин с грустной усмешкой посмотрел ему вслед.

Он уже предвидел это. Ему ли не знать нравов города, где он родился, вырос и возмужал… И все-таки жалко расставаться с делом, с которым он сжился.

Он не слышал, как в контору вошел Грузов, и когда поднял голову, то увидел его старательно переписывающим бумаги.

– Где были? – спросил его Долинин.

– У следователя, – слегка смущаясь, ответил Грузов и подобрал вытянутые под столом ноги.

Некоторое время они сидели молча, потом Долинин с усилием произнес:

– Антон Иванович!

– Чего – с?

– Как мне ни грустно, но нам придется с вами расстаться…

Грузов застыл с пером в поднятой руке и испуганно взглянул на своего принципиала {Принципиал – глава, хозяин.}.

– Я решил закрыть контору, – продолжал Долинин, – при теперешних условиях я все равно потеряю всю практику.

– Но ведь братца вашего оправдают, – сказал тихо Грузов.

– Я надеюсь, – ответил Долинин, – но это все равно. Так вот, – словно торопясь, сказал он, – в месяц приведем все дела в порядок и сдадим их. За это время вы приищите себе место. Я же завтра думаю сделать заявление о сдаче своей конторы.

Грузов насупился, отчего верхняя его губа вытянулась далеко вперед и стала походить на хобот.

– А теперь можно и кончать. Уже четыре часа! – Долинин встал, пожал руку Грузову и ушел в свой кабинет.

Он отказался от обеда и лежал на диване до позднего вечера. Потом вдруг поднялся, что-то вспомнив, спустился в контору, взял письмо, заинтересовавшее его, и, надев шляпу, вышел из дома.

Грузов зашел к Косякову и застал его за игрою в карты. Он играл с женою в дурачки. Когда он проигрывал, Софья Егоровна хлопала в ладоши и радостно кричала:

– Остался, остался!

– Что нового? – спросил Косяков, сдавая карты. Грузов сел подле него и мрачно ответил:

– Яков Петрович закрывает контору! Я без места!

– Фью! – свистнул Косяков. – Подожди, и мы богатыми будем. Есть чего печалиться. Ходи! – сказал он жене.

Грузов недовольно поднялся, не встретив сочувствия друга, и прошел к себе. Там он долго рассматривал верхнюю губу в зеркало, помазал ее мазью, потом взял гитару и стал тихо наигрывать, погруженный в меланхолические думы.

Яков Долинин прошел несколько улиц и позвонил у дверей полковницы Колкуновой.

– Отворяйте, отворяйте, не заперто! Ах, кого я вижу! – услышал он слащавый голос и, оглянувшись, увидел полковницу, которая посылала ему поцелуй и кивала из раскрытого окошка.

Долинин нахмурился и вошел в переднюю.

Колкунова уже стояла в дверях гостиной с папиросою с левой руке и, широко улыбаясь, отчего с ее обвислых щек сыпалась пудра, говорила:

– Ах, Яков Петрович, как я довольна! Нас все, все оставили, и теперь, когда мой бедный зять вышел из тяжелого испытания белее снега, вы, как ангел – утешитель, являетесь в наш напрасно опозоренный дом!

И все время, пока она произносила эти слова, вздыхая и закатывая глаза, она тискала руку Долинина, словно доила ее, и незаметно влекла его в гостиную.

Долинин неохотно перешагнул порог комнаты.

– Мне, собственно, у вас… – начал он, но полковница перебила его, указывая на входящую в другие двери Екатерину Егоровну.

На ней было черное платье, что прекрасно оттеняло цвет ее лица, и кружевная косынка. Подойдя к Долинину, она с тяжким вздохом подала ему руку.

– Катя, благодари Якова Петровича за внимание, – возгласила полковница, – несмотря на то, что брат его ввергнут на место нашего Александра, он все-таки пришел выразить нам…

– Авдотья Павловна, – не выдержал наконец Долинин, – я пришел по делу к вашему жильцу, Алексею Дмитриевичу, и у меня совершенно нет времени. Будьте добры, укажите, как мне пройти к нему!

Полковница подняла брови, отчего резкой чертой треснули на лбу ее белила, и раскрыла рот, но в этот миг в дверях показался Лапа:

– А я – то вас жду, Яков Петрович! Пожалуйте! Вот сюда! – он взял его под руку и повел по коридору.

– Невежа! – донесся до них презрительный голос полковницы.