– Мы! Да мы! – начал надуваться «парламентер» в шапке.

– Упыри, – продолжила Даша.

– Упыри? – переспросил молодой. – Нет, мы люди! Длинны наши мечи, и порох взрывать мы научились. Мы тебя в порошок сотрем! Распылим! И тебя, и тварей твоих, и Лес твой!

– Руки коротки.

– Посмотрим, у кого они коротки, – чуть всхлипывая от возбуждения, затянул обладатель мерзкой шапки. – Дарительница… Только ты больше отнимала, чем дарила. Надо будет – и распылим. Огнем спалим! Ты вот нас упырями назвала, унизить этим хочешь! А сама, выходит, только росой питаешься? Нектаром цветочным?

– Отнюдь. Да только тварей живых я не ем. Нет этого в моей природе. Убирайтесь, пока целы.

– Ишь, гомо… Гамма…

– Гуманистка, – помог веснушчатому пожилой. – Только ведь и мы твари живые!

– Упыри, – коротко бросила Даша.

И даже рукой не повела, ногой не притопнула – только посмотрела строго, и лодку от берега отшвырнуло, потащило по воде прочь, к далекому берегу. «Парламентеры» кричали что-то, размахивали руками. Слушать их совсем не хотелось.

Вернувшись в дом, Даша растопила печку, поставила на плиту медный чайник. Изощряться в кулинарии она сегодня не стала. Достаточно чая. Две доли липового цвета, одна доля лепестков роз, доля чабреца и щепотка корицы, маленький корешок женьшеня, и черного перца – на кончике иглы… Вода закипела почти сразу. Отвар распространил по дому диковинное благоухание. Это только кажется, что липовый цвет плохо сочетается с чабрецом. При нужных пропорциях из любых ингредиентов можно получить дивный напиток…

В распахнутое окно заглядывали, посвистывали любопытные пичужки. В кустах ворочался Ксенофонт… Совсем мишка забыл о службе, даже припугнуть «парламентеров» не вышел. Проспал. Старый стал, не бережет хозяйку…

На душе было почти хорошо – мешало только смутное чувство тревоги. И не утренние гости были тому причиной. Лес беспокоился… После ночи, под лучами яркого солнца в Лесу опять стало тревожно.

Выпив чаю с медом, Даша вышла на узкую тропинку, уводящую в самую глухую чащобу. Шагать по ней было одно удовольствие. Ветви кустов поднимались, пропуская хозяйку. Крапива тянулась к ногам, но не жгла, а гладила пушистыми веточками. Листья на деревьях шелестели:

– Здравствуй, родная! Здравствуй, милая! Здравствуй, желанная!

Уютно и хорошо было в Лесу.

Маленькая, не больше десяти шагов от края до края полянка перед огромным, в три обхвата дубом. Шелковистая, цвета молодых изумрудов трава. На голой широкой ветке могучего дерева сидел Виссарион – почти сливался с коричневой корой. Не шевелился – видно, недавно позавтракал. Мигал редко, на хозяйку не взглянул – таращился на ослепительно-желтый круг солнца.

Даша взяла василиска за морду, повернула к себе, взглянула в глаза. Даже не по себе стало: вроде бы зеленые глазки, сталью отливают. Так откуда же в них чернота, что затягивает в себя, заставляет забыть обо всем, замереть?

Виссарион недовольно зашипел, зацокал. Не любит, когда в глаза ему так вот смотрят. У него ведь кто в глаза посмотрел – тот и добыча. А из хозяйки выпить жизнь никак не получится… Хотя и любви особой Виссарион к ней не питает. Кровь у него ледяная.

– Ты бы лучше не на моей полянке околачивался, а полз в рощу за оврагом. Там от тебя пользы больше оказалось бы.

Василиск даже не моргнул. Но хозяйку услышал и понял – не сегодня, так завтра или послезавтра в рощу уползет. Когда голод опять проснется.

Несколько разлапистых елок, тонкая рябина, за ней – непролазный бурелом. Даша повернула направо, к зарослям клена. В деревьях тревожно верещали белки. Увидев Дашу, заухал филин. Не спит, хоть и день. Стало тоскливо. Неужели опять?

Менелай лежал на подстилке из листьев. Ему было совсем худо. Могучий, но такой чувствительный хвост изрубили мечами. С кончика хвоста капал яд, а из ран стекала густая багровая кровь. Клыки оскалены, изо рта идет пена.

– Тебе на озеро надо… Пить, – вздохнула Даша.

И тут же поняла – ничто Менелаю не поможет – даже живая вода. Глубокая рана на хвосте полнилась своим ядом. Мантикора умрет очень скоро…

– В степь летал? Охотился?

Глаза мантикоры раскрылись шире и закрылись. Да.

– Я же тебе приказывала – не летай туда! Зачем?

– Упыри, – донесся едва слышный вздох из почти человеческого рта. – Жадные. Ненавижу.

– Упыри, – кивнула Даша. – Чужаки. Сколько зла от них…

Тело мантикоры содрогнулось. Даша взяла себя в руки, подошла, закрыла зверю глаза.

– Время жить и время умирать, – тихо молвила она. – Все возвращается на круги своя. Все будет хорошо. Тебя ждет счастливое перерождение.

Закрыл Менелай глаза, дышать перестал. Дождался хозяйку – и ушел.

Вот и нет в Лесу единственной мантикоры. А ведь каким умным был! Ему бы еще пожить лет двести-триста – никакие мудрецы бы с ним не сравнились. Но изрубили мантикору мечами, отправили в долгий путь на вечнозеленые поля под звездным небом. Словно осиротел Лес. Съедят Менелая падальщики, и долго еще будет метаться по Лесу неприкаянная душа… Хорошо, хоть до дома добраться смог, попрощаться. Упыри не поживятся мясом, не снимут шкуру, не вырвут острые клыки.