Казалось, яркій свтъ yченаго о_б_ъ_я_с_н_е_н_і_я не провелъ слишкомъ замтнаго потрясенія въ мозгу малеиькаго Домби. Онъ поклонился и молчалъ.

— Итакъ, — продолжала Корнелія Блимберъ — "Analysis характера Павла Домби". — Я нахожу, что природныя способности Домби чрезвычайно хороши и, если не ошибаюсь, его общая склонность къ образованію состоитъ въ такой же пропорціи. Такимъ образомъ, принимая, по заведенному y насъ обычаю, число восемь за maximum, или за высшее мрило при оцнк интеллектуальныхъ и моральныхъ способностей индивидуума, я могу опредлить каждый изъ этихъ аттрибутовъ въ шесть и три четверти.

Миссъ Блимберъ пріостановилась, чтобы видть произведенное впечатлніе. Бдный Павелъ никакъ не могъ постигнуть, что тутъ слдовало разумть подъ шестью и тремя четвертями: шесть ли фунтовъ стерлинговъ и пятнадцать шиллинговъ, или шесть пенсовъ и три фартинга, или шесть футовъ и три дюйма, или безъ четверти семь часовъ, или какой-нибудь неизвстный предметъ, сличенный съ другимъ предметомъ, котораго онъ не изучалъ. Напрасно ломая голову, онъ потиралъ руками и безмолвно смотрлъ на миссъ Блимберъ. Увренная, между тмъ, что все это ясно, какъ день, Корнелія продолжала:

— Буянство — два. Гордость — два. Склонность къ низкому обществу, проявившаяся. особенно по поводу нкоего Глыбба, первоначально семь, но впослдствіи сократилась до четырехъ съ половиной. Джентльменское обращеніе покамстъ четыре, но впослдствіи увеличится… Теперь, Домби, я желаю обратить твое вниманіе на общія замчанія въ конц анализа.

Павелъ приготовился слушать.

— Вообще должно замтить о Домби, — начала громкимъ голосомь миссъ Блимберъ, взглядывая на мальчика при каждомъ второмъ слов, — что его способности и наклоиности весьма хороши, и что онъ, при данныхъ обстоятельствахъ, оказалъ очень удовлетворительные успхи. Но, къ несчастью, надобно прибавить объ этомъ молодомъ джентльмен, что онъ очень страненъ въ своемъ характер и поведеніи, такъ что не безъ основанія его называютъ чудакомъ, и хотя, строго говоря, нельзя въ немъ указать ни на что, достойное положительнаго осужденія, однако-жъ, очень часто онъ вовсе бываетъ непохожъ на своихъ ровесниковъ и товарищей по наукамъ… Ну Домби, хорошо ли ты понялъ?

— Кажется, миссъ, — отвчалъ Павелъ.

— Этотъ анализъ, — продолжала миссъ Блимберъ, — я намрена отослать въ Лондонъ къ почтенному твоему родителю, и, конечно, ему больно будетъ узнать, что въ его сын развивается характеръ чудака. Это, любезный, и для насъ очень непріятно, потому что при такихъ свойствахъ мы не можемъ любить тебя такъ, какъ бы хотли.

Корнелія задла теперь за самую чувствительную струну бднаго мальчика, и онъ съ этого достопамятнаго дня началъ употреблять всевозможныя усилія, чтобы его полюбили въ докторскомъ дом. По какому-то тайному побужденію, совершенно непостижимому и для него самого, онъ непремнно хотлъ въ этомъ мст оставить по себ добрую память. Мысль, что къ отъзду его будутъ равнодушны, была для него невыносима. Онъ ршился, во что бы то ни стало, заслужить любовь всего дома, и для это цли помирился даже съ огромной цпной собакой, хриплой и шаршавой, которой прежде терпть не могъ: " Пусть, — думалъ онъ, — и этотъ песъ не жалуется на меня".

Не подозрвая, что и другими выходками онъ опять-таки рзко отличался отъ всхъ своихъ товарищей, бдняжка не разъ приставалъ къ миссъ Корнеліи и убдительно просилъ сдлать милость полюбить его, несмотря на страшный анализъ. Эту же покорнйшую просьбу онъ предъявилъ и м-съ Блимберъ, когда та пришла въ комнату дочери. Почтенная лэди даже въ его присутствіи повторила общее мнніе насчетъ его странностей. Павелъ не противорчилъ и, совершенно соглашаясь съ нею, замтилъ только, что это, вроятно, происходитъ отъ его больныхъ костей или Богъ знаетъ отчего, но, во всякомъ случа, онъ надется, что добрая м-съ Блимберъ извинить его, потому-что онъ всхъ ихъ любитъ.

— Конечно, м-съ, — сказалъ Павелъ, тономъ совершенной откровенности, составлявшей прекраснйшую черту въ его характер, — конечно я люблю васъ не такъ, какъ сестрицу Флоренсу, этого, м-съ, разумется, вы не потребуете и сами, не такъ ли?

— Что это за оригинальный мальчикъ! — прошептала м-съ Блимберъ, — удивительный чудакъ!

— Но все-таки я очень, очень люблю и васъ, и всхъ, кто живетъ въ этомъ дом, — продолжалъ Павелъ, — и я буду ужасно огорченъ, если кто-нибудь обрадуется моему отъзду. Ради Бога, м-съ, попробуйте полюбить меня.

М-съ Блимберъ теперь окончательно убдилась, что въ цломъ свт не сыскать ребенка странне Павла, и когда это мнніе, съ надлежащими объясненіями, было сообщено м-ру Блимберу, почтенный докторъ утвердилъ мысль своей супруги на прочныхъ основаніяхъ науки и прибавилъ, что эрудиція современемъ все можетъ исправить. Потомъ, обращаясь къ дочери, онъ съ особой выразительностью сказалъ: "Веди его впередъ, Корнелія, впередъ и впередъ!"

И Корнелія что есть мочи тащила его черезъ терніи и волчцы классической дороги. Павелъ трудился неутомимо, выбивался изъ силъ, и при всемъ томъ ни на минуту не выпускалъ изъ виду своей задушевной цли: пріобрсть благосклонность всего дома. Онъ сдлался ласковымъ, услужливымъ, нжнымъ, предупредительнымъ, и хотя иной разъ по прежнему онъ сидлъ одиноко на ступеняхъ лстницы или задумчиво смотрлъ на волны и облака изъ своего уединеннаго окошка, но уже не чуждался боле товарищей, гулялъ съ ними и скромно оказывалъ имъ разныя услуги безъ всякой просьбы или понужденія съ ихъ стороны. Вожделнная цль была, наконецъ, достигнута съ блистательнымъ успхомъ. Его полюбили, какъ хрупкую маленькую игрушку, требовавшую деликатнаго обхожденія. Но все же бдный мальчикъ не могъ перестроить своей природы, или переписать рокового анализа, и названіе чудака утвердилось за нимъ навсегда.

Это, однако-жъ, не мшало ему пользоваться такими привилегіями, какихъ не имлъ ни одинъ изъ его товарищей, и даже самыя странности теперь обратились для него въ пользу. Вс молодые джентльмены, уходя въ спальни, только кланялись доктору и его семейству, a Павелъ Домби смло протягивалъ свою маленькую руку и д-ру Блимберу, и м-съ Блимберъ, и миссъ Корнели Блимберъ. Если кому-нибудь грозило наказаніе, Павелъ отправлялся депутатомъ въ докторскій кабинетъ и нердко вымаливалъ прощеніе. Подслповатый малый одинъ разъ держалъ съ нимъ важное совщаніе по поводу разбитой фарфоровой чашки, и даже носились темные слухи, будто самъ буфетчикъ — человкъ очень суровый, не имвшій особеннаго расположенія ни къ единому смертному — обратилъ благосклонное вниманіе на маленькаго Домби и по временамъ примшивалъ въ его столовое пиво значительную часть портеру, чтобы укрпить слабаго ребснка.