«Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным», – подумала Агата.

Магия для всех даром...

И вдруг она вспомнила: эксперименты с материей... превращение мертвого в живое...

– Это... Котел?

Лем смотрел на нее горестно и пьяно:

– Это – то, чего бы не случилось, если бы нам дали закончить... Но нам не дали.

Они жили одними исследованиями, лишь иногда выныривая на поверхность повседневности. Бремя общения с действительностью взвалил на себя Петр Стеблов, «твой отец, Агата». Он сумел встать во главе движения, поддерживающего ученых, обещавших уравновесить возможности урожденных магов и магов потенциальных. Иногда он силой вытягивал на поверхность Марину, та являлась на митинги и перед камерами утомленно и воодушевленно произносила требуемое – и вновь погружалась в работу. Руководство Института, многочисленные комиссии, правительство, наконец, колебались, то вынося, то отменяя решения. Лем уверен, что именно из-за этой нервотрепки и неразберихи участились несчастные случаи – пока не погибла целая группа испытателей...

– Они объявили нас преступниками, представляешь? Они пришли арестовывать нас прямо в Институт, во время работы, – нас, магов, эти... недоделанные людишки...

Лем только что так болел и радел за этих самых недоделанных людишек – не-магов...

– И что случилось потом?

Лем моргнул и сфокусировал на Агате взгляд, только что устремленный в прошлое.

– Потом случилась война.

Он сжимал и разжимал пальцы костлявых рук, как будто они у него онемели.

– Нас осталось мало. Так мало. Погибли практически все урожденные маги, выступившие на нашей стороне. Оставшихся переловили в ближайшие годы – такие, как этот... Келдыш. Мальчишка! Подумать только, такой талантливый, подающий большие надежды... подлец! Трус! Он боится своей собственной силы! Ни на секунду не выпускает ее из-под контроля... То-то, наверное, для него радость, когда он находит одного из нас! С нами-то можно не церемониться!

– А эти... кто вчера напал на... они кто? Тоже маги?

Л ем тяжело вздохнул:

– Какое там! Жалкие последователи! Любой мало-мальски сильный маг заклеймен, находится под непрерывным контролем и наблюдением. Поэтому мы так встревожились, когда узнали, что ты жива и к тебе приставлен Ловец... Агата, мы никому бы не пожелали такой судьбы! Агата! – Его холодные пальцы коснулись ее сжатых рук. – Дочь Марины и Петра Стебловых должна быть с нами! Понимаешь, что это значит?

Это значит...

Это значит – ее не отпустят.

Агата еще сильнее стиснула руки.

– Я понимаю только, что сейчас должна быть с бабушкой. Она больна. Она – единственная, кто у меня есть.

Лем вглядывался в нее. У него были бледно-голубые глаза с красными прожилками. По лицу его опять скользнуло непонятное выражение – сомнение? Неуверенность? Он откинулся назад и шумно вздохнул.

– Нет, Агата. Ты не права. Есть кое-кто еще.

У стола в пыльном кабинете – библиотеке? – сидел крупный мужчина. Он не обернулся на их шаги, бережно и неторопливо переворачивая хрупкую желтую страницу огромной книги.

– Добрый день, – ласково сказал Лем. Он крепко держал Агату за плечо, словно боялся, что она убежит. Агата пробормотала «здравствуйте», косясь на застекленные полки забитых книжных шкафов. Да это же целая сокровищница! Ей бы сюда, хоть на недельку!

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивал Лем. Человек с книгой отозвался не сразу. Голос у него был негромкий и глуховатый.

– Неплохо, неплохо...

– Я тут тебе кое-кого привел.

– Не хочу, Влад...

– Ты просто взгляни, взгляни, и все, – приговаривал Лем, подталкивая Агату к окну – и к человеку. – Если скажешь, мы сразу уйдем.

Агата подошла сбоку к столу, и Лем наконец оставил ее в покое. Пожилой мужчина рассматривал страницу. Там и букв-то никаких не было – то ли мелкий узор, то ли какой-то запутанный рисунок. Мужчина наклонил голову, любуясь им. У него был крупный нос, крупный... какой-то рыхлый рот, обвислые нижние веки и тяжелые верхние. Волосы русые, на макушке поблескивала седина. Он не обращал на нее никакого внимания. Томясь, Агата посмотрела на Лема – тот о чем-то сигнализировал ей глазами и бровями. Что она должна сделать? Поздороваться заново? Треснуть мужчину по склоненной макушке, чтобы он наконец посмотрел на нее?

Тут мужчина, не поворачивая головы, взглянул поверх старинных массивных очков с толстыми стеклами – искоса, украдкой, словно бы с опаской. Быстро выпрямился и, не спуская глаз с Агаты, сказал плачуще:

– Кого ты мне привел, Влад? Зачем ты ее привел? Зачем?

У него были серые глаза с быстро расширяющимися-сужающимися зрачками, как будто он все никак не мог сфокусировать их на Агате и смотрел то ближе, то за ее спину, пытаясь разглядеть кого-то еще. Агата невольно отступила. Что-то успокаивающе забормотал склонившийся к нему Лем, а Агата все смотрела и смотрела в подвижные глаза испуганного мужчины.

И тут вопреки всему она его узнала.

Горячая волна окатила ее с головы до ног, следом нахлынула холодная и тоже откатилась, оставив ее неподвижной, растерянной, с больно колотящимся сердцем.

Агата сказала:

– Здравствуй, папа.

– Не расстраивайся, Агата, – неловко приговаривал Лем. – Он вовсе не хотел ничего такого говорить...

– Да? – огрызнулась она. – А почему же сказал?

Отвернувшись, смотрела в окно летящего над рекой поезда. Солнце сверкало в воде и в небе.