Вся система защиты на суде выглядела, мягко говоря, неубедительно. Да, Мата Хари получила от офицера германской разведки тридцать тысяч марок, но она получила деньги из рук своего любовника, а не разведчика. «Все мои любовники платили мне не меньше, — с вызовом заявила шпионка. — Я стою таких сумм. А тот факт, что деньги пересылались телеграфом из ставки в Мадрид, можно объяснить простым желанием германских офицеров получать удовольствие за казенный счет».

В середине лета 1917 года изменница и шпионка Мата Хари была приговорена к смертной казни через расстрел. Серьезных поводов для кассации или президентского помилования не было.

В камере смертников узница продолжает играть роль индусской роковой женщины, но эта игра уже близилась к финалу. Она танцует знаменитый танец Шивы, бога любви и смерти, которым когда-то покорила со сцены весь Париж. Она танцует в грубом тюремном халате, отчаянно гримасничая и хихикая. От этого жуткого пляса, дышащего смертью, мороз шел по коже.

Ранним утром 15 октября 1917 года дверь камеры открылась, и три человека разбудили Мата Хари. «Мужайтесь, мадмуазель, — сказали ей самым обыденным тоном. — Пришло время искупления грехов». Узница сонно зевнула и приподнялась на кровати:

— Так рано? На рассвете? Что у вас за манеры?

Люди в штатском растерянно переглянулись: они явно не привыкли к таким предрасстрельным высказываниям. Мата Хари набросила халат, обулась и вопросительно уставилась на гостей. Один из них полез в карман:

— Папиросу?

— Спасибо, не надо.

— Может, хотите выпить?

— Нет. Хотя постойте… От стаканчика грога я бы не отказалась.

Мужчина в штатском делает кому-то в дверях знак рукой и вновь поворачивается с вопросом к приговоренной:

— Не имеете для властей никаких сообщений?

— Не имею. А если бы имела, то не сделала бы.

Чиновник в штатском понимающе кивнул и попросил ее переодеться в принесенный им наряд. Гости деликатно выходят, и в камеру заходит тюремный врач. Он интересуется самочувствием и смотрит, как Мата Хари переодевается. Входит пастор. При его появлении шпионка говорит:

— Я не желаю молиться, не хочу прощать французам. Впрочем, мне все равно. Жизнь ничто, и смерть тоже ничто. Умереть, спать, видеть сны… Какое это теперь имеет значение? Не все ли равно: сегодня или завтра, в своей постели или где-то на прогулке? Все это — обман.

Пастор терпеливо переминается возле дверей и вновь предлагает исповедоваться. Его уже не слушают, и он спустя несколько минут выходит. Пастора заменяет адвокат, который радостно сообщает своей подзащитной о своей новой уловке для правосудия. В ответ Мата Хари передает ему три письма — для сановника, для дочери и для любовника-капитана:

— Возьмите письма. И не перепутайте, ради Бога.

У тюремных ворот стоит эскорт из пяти автомобилей. Приговоренная вместе с пастором и сестрами садится во второй и отправляется улицами сонного Парижа к месту казни — в Венсен. На полигоне у столба уже приготовлен катафалк с черным гробом. В десятке метров от столба скучают двенадцать солдат с карабинами.

В конце 60-х журналист-международник Леонид Колосов случайно встретился в Риме с участником расстрела. Престарелый Гастон Роше вспоминал то октябрьское утро с явной неохотой. Бывший солдат комендантского взвода долго выжимал из себя воспоминания, пока в конце концов не вырисовалась сцена расстрела.

… Еще не занялась заря, а они уже стояли, поеживаясь от холодного ветра. Солдаты не знали, кого будут расстреливать, и невольно заволновались, когда увидели высокую женщину в длинном платье, в широкополой шляпе с черной вуалью. Жертва вышла из автомобиля, помогла выйти пастору, подошла к шеренге и сказала:

— Не надо завязывать глаза.

Каждый из палачей втайне надеялся, что именно в стволе его карабина находится холостой патрон. Чтобы солдатская совесть не слишком страдала, расстрельному взводу выдали уже заряженное оружие и сообщили, что в одном из патронников лежит патрон без пули. Рядом с женщиной семенил тюремный священник и бормотал под нос душеспасительные молитвы. Никто не сказал жертве, где ей встать. Мата Хари сама выбрала себе место перед вооруженной шеренгой, как будто вышла последний раз на сцену, причем на таком расстоянии, которого требовала инструкция. Подошел офицер и протянул черную повязку.

— Это так необходимо? — женщина удивленно вскинула черные брови.

Офицер немного растерялся и начал нервно теребить повязку. Он не знал, что ответить, и вопросительно взглянул на адвоката, который стоял слева среди небольшой группы. Адвокат подошел и тихо переспросил:

— Это действительно столь необходимо, месье?

— Если мадам не желает, — ответил офицер, — повязки не будет. Нам, собственно, все равно.

Подошел еще один офицер с веревкой в руках. Адвокат демонстративно поморщился: