– Одна живете? – Он огляделся, не обнаружил более никаких предметов, намекающих на чье-либо еще присутствие, и кивнул сам себе: – Одна…

– Что вы сказали? – уточнила она, указала ему на стул возле круглого стола у балкона. – Присаживайтесь, чаю хотите?

Чаю он не хотел, но не отказался. Пускай пока похлопочет, подумает, с чем он мог к ней явиться, придумает варианты ответов и, может, перестанет, наконец, так глупо и натянуто улыбаться.

Странная улыбка у этой женщины…

– Вот, пожалуйста, чай, варенье, сухарики с изюмом. – Она перечисляла все, что расставляла на столе, будто Карпов слепой и не мог этого видеть. – Булочку не хотите?

– Нет, спасибо, всего достаточно.

Карпов взял в руки чашку, пригубил. Чай оказался крепким, густым, сладким, таким, как он любил. И он с удовольствием выпил целую чашку и попросил еще. Женщина охотно налила еще, пододвинула сахарницу, снова озвучив, что это сахар. Карпов помешал чай, взял в руки сухарь, не удержался и начал размачивать его в чашке.

– Ой, Костик тоже так любит! – всплеснула руками мать Кости с радостным смешком. – Все время просит покупать ему сухарики и все время окунает их в чашку. Даже если они и свежие совсем и мягкие.

Карпову резануло по слуху, что Костик любит, а не любил. Мать принципиально не хочет говорить о сыне в прошедшем времени или заявляет об этом с уверенностью, зная, что ее мальчик жив?

– Я еще в молоко люблю сухари макать, особенно с маком, – признался с улыбкой Карпов.

– Костик тоже так любит!

– Сейчас в «Новом сезоне» такие славные сухари с маком. – Карпов взял еще один сухарь и, макнув его в чай поглубже, отправил в рот, едва слышно застонав: – Вкусно как!

– Ой, а я знаю, – подхватила женщина с готовностью. – Такой хороший магазинчик, такой хороший. И сухарики я там тоже позавчера брала и тоже с маком…

На последнем слове она неожиданно сбилась, испуганно глянула на Карпова, наблюдающего за ней с ободряющей улыбкой, и покраснела.

– Где он, Мария Ивановна? – спросил Карпов после непродолжительной паузы, в течение которой мать Кости старательно разглаживала на коленях подол байкового домашнего платья.

– Я не знаю, – тихо, но твердо ответила она, не поднимая глаз.

– Вы знаете, но скрываете это, потому что боитесь за жизнь своего сына.

– Боюсь? За жизнь?! – повторила она недоуменно. – Почему я должна бояться? Я… Я не боюсь.

Вот она и снова проговорилась, подумал Карпов с негодующим холодком. Сначала проговорилась, когда не решилась говорить о сыне в прошедшем времени, потом, что покупала для него сухарики в новом магазине. Теперь призналась, что оснований опасаться за его жизнь у нее нет.

Да он понял это с порога. Слишком уж беспечной выглядела Мария Ивановна для матери, у которой сын пропал в неизвестном направлении. Улыбалась все время как-то странно. Подумать о том, что мать равнодушна к сыну, Карпов не мог. Та с умилением рассказывала о том, как ее Костик любит кушать сухарики.

Нет, он никуда не пропадал. Он где-то прячется. И место это хорошо известно и матери, и ее второму сыну.

– Правильно. – Карпов накрыл ее ладонь своей ладонью, заставляя женщину поднять глаза. – Вы не боитесь за сына, потому что знаете, что он жив и здоров, с ним все в порядке.

– Я… Я не могу этого знать! – попыталась она выдернуть руку.

– Если бы вы этого не знали, вы бы места себе не находили. Вы бы топтались на пороге милиции или детективных агентств.

– Не по карману мне это! – фыркнула она со злостью и, оттолкнув его руку, встала с места. – А милиция ваша… Станут они искать моего мальчика, как же!!!

– Мария Ивановна, не смейте мне врать! – Он отчетливо услыхал, как скрипнули его зубы от едва сдерживаемой злости. – Когда мой сын случайно забрел в соседний двор и я не обнаружил его на привычном месте в песочнице, я чуть с ума не сошел! Я обегал все дворы вокруг, я орал, как сумасшедший, я звал его, искал. К счастью, он нашелся, а то я искал бы его до сих пор. А не сидел бы на стульчике и не улыбался, уж извините! Я знаю, что вы знаете, где он прячется. Вопрос: почему он прячется? Потому что боится за свою жизнь? Или потому что боится возмездия за чужую загубленную жизнь?

Она отшатнулась от него, как от страшного чудовища. Забилась в угол, закрылась от него руками, и можно было бы счесть этот жест театральным, если бы не сквозило в нем столько искреннего первобытного страха.

– Вот видите, Мария Ивановна, – попенял ей Карпов, встал с места, подошел к ней ближе, оторвал ее руки от лица, заглянул в наполненные страдальческим ужасом глаза. – Теперь мне вас удалось напугать по-настоящему. Так ведь?

– Он… Он ни в чем не виноват!!! Он никого не губил!!! Когда она позвонила…