— Трюкач! К пулемету!

Лиза оглянулась. Ветер раздувал ее рассыпавшиеся черные волосы. Она увидела направленный на нее арбалет и человека в чалме.

— Клеопатра! — крикнул Огонек.

Лиза не шелохнулась, ее словно загипнотизировали.

Выпущенная стрела полетела в цель. Огонек не успел подумать, он загородил Лизу собой, и стрела со стальным наконечником вонзилась ему в грудь. Застрекотал пулемет, раздались винтовочные выстрелы. Первых всадников скосило пулями, остальные пустились в бегство.

Лиза склонилась над Огоньком. Мальчишка лежал бледный и с обожанием смотрел на нее.

— Успел! Кле…оп…патра!

Он улыбнулся, и глаза его застыли.

Огонька похоронили на кладбище, где лежали гвардейцы Колчака, но вместо креста поставили звезду, выпиленную Кистенем из крыла самолета.

На табличке написали: «Герой Иван Соломонович Грюнталь (Огонек)».

На похоронах Лиза плакала, как девчонка. Такой ее еще не видели.

Дейкину и Журавлеву удалось довести дело до конца. Они положили шестерых и среди них единственного человека в чалме. Это был пир Ахмади Гуддин.

— Убивать надо врага, а не целиться в баб! — сквозь зубы процедил Дейкин, когда гроб опускали в землю.

Стоящий рядом Журавлев шепнул ему на ухо:

— Он принял Лизу за свою дочь.

— А погиб мальчишка. Он еще жить не начинал.

— Вот тут и верь в судьбу.

— Вам ли говорить о какой-то судьбе, Матвей Макарыч.

— А почему нет? Надо же во что-то верить, если верить больше не во что! Вчера свадьба, сегодня поминки… А завтра что?

Генерал Улусов даже в невзрачном штатском костюмчике выглядел очень солидно. Его выдавала походка, выправка, манера держаться и очень умный, проницательный взгляд. Как он ни старался, но на обычного служащего, учителя или бухгалтера не походил. За его передвижением по городу наблюдали сотни глаз. Сегодня Улусов отдал приказ: никого на улице не задерживать, документы не проверять, а лишь наблюдать за происходящим.

Генерал зашел в обычную рюмочную, где вутренние часы можно встретить только инвалидов войны, непригодных для работы на заводе или железной дороге. Безрукие и безногие жили на скудные пособия и сидели на шее детей или родственников. Кому повезло, работали сторожами на кладбище и складах, другие стояли на паперти у единственной действующей церкви, большинство бывших героев спивались. Повезло плотникам, они пригрелись на берегу Иртыша, мастерили рыбачьи лодки, смолили корпуса баркасов, строгали весла.

В рюмочной сидели несколько забулдыг, да и то трое из них были людьми генерала, старающимися походить на местных. Генерал заказал себе пиво и сел у окна. Человек, которого он ждал, пришел минута в минуту. Дисциплину и воспитание каленым железом не вытравишь.

Невысокий, бледный, с крючковатым носом человек лет пятидесяти, в таком же костюме, который генерал видел на задержанном накануне Петряке, осмотрелся и сразу же сообразил, к кому ему следует присоединиться. Улусов понял, что Петряк описал ему внешность генерала госбезопасности.

Не издай Улусов приказ, такого типа тут же арестовали бы, появись он на улицах города. Он не только на рабочего, но и на чиновника не был похож. Немецкий полковник имел карикатурную внешность, именно такими изображали немцев на плакатах военного времени.

Странный тип подошел к столу.

— Я прочел вашу записку, и вот я здесь.

Он довольно неплохо говорил по-русски, с небольшим акцентом, но скорее прибалтийским, чем немецким. Его можно выдать за латышского стрелка.

— Смелый поступок. Присаживайтесь, полковник. Будете пиво? К сожалению, немецкого здесь нет, но и русское пить можно.

— Не откажусь.

Улусов подал знак официанту, и тот принес еще одну кружку и две бутылки пива. По одной здесь не подавали.

— Почему вы выбрали меня для переговоров? — спросил Гофман.

— Генерал Калюжный прислушивается к вашему мнению.

— Я задаю тон, а он делает разработки. Мы в одной упряжке. Но я не буду сотрудничать с НКВД, в моем деле об этом можно прочитать. Попытки ваших коллег ни к чему не привели.

— Зачем же вы пришли?

— Хотел взглянуть на человека, который так грамотно пишет записки на немецком языке.

Улусов перешел на немецкий.

— Почему я выбрал вас? Отвечу. У меня профессиональная память. 27 марта 41-го года произошло знаменательное событие, вы должны его помнить. Мы стояли с вами рядом в одном строю по стойке смирно, когда фюрер награждал нас Рыцарскими крестами. Вас наградили крестом с дубовыми листьями, меня без таковых. Что справедливо. Вы боевой офицер, а я разведчик. Позвольте представиться, полковник Абвера Болинберг. В органах советской контрразведки с 43-го года. Сейчас не существует НКВД, я служу в Министерстве государственной безопасности, продолжая оставаться преданным членом национал-социалистической партии Германии.