Отец пребывал в полной уверенности, что старый бабушкин дом по всем законам наследования принадлежит ему. Но выяснилось, что было составлено завещание и по этому завещанию право на дом и участок переходил к ее внуку, который по достижении совершеннолетия имел право распорядиться им по своему усмотрению — оставить в собственности, продать или подарить, но не раньше. Он знал — отец считал дом старой развалиной, набитой ненужным хламом и с радостью бы продал его. Но теперь отцу оставалось только ревниво вздыхать: он понимал, что сын его не продаст дом не только по достижении совершеннолетия, но и вообще никогда.

Мальчик, ставший юношей, озадачил родителей в очередной раз, заявив, что теперь он достиг возраста, когда можно начинать обучаться пению и что преподаватель вокала в музыкальной школе уже прослушал его и готов с ним заниматься:

— Он сказал, что у меня крепкие связки и хорошее горло.

— Да уж, — ответила мать. — Младенцем ты орал будь здоров.

— Тогда зачем ты учил все остальное?! — отец всплескивал руками и не понимал. — Эта флейта, эти барабаны, это пианино?! Теоретические дисциплины… Зачем это было нужно, если теперь ты хочешь петь?!

— Как зачем? Я получил начальное музыкальное образование, которое позволит мне поступить в консерваторию.

— Ты с ума сошел! Консерватория! Ты думаешь, тебя там ждут?

— Нет. Но я все равно приду.

Скоро ему должно было исполниться шестнадцать. У него было громкое имя, которое он ненавидел: Александр Магнус. Наверное, все подростки недовольны своими именами, и дело не в имени — если бы им дали при рождении то имя, которое им, по их утверждению, нравится, они тоже были бы недовольны… Но тогда он подумал, что такое имя может принести ему удачу и успех, прекрасно понимая, что успех зависит в первую очередь от упорного труда. Утверждения, что имя влияет на характер и судьбу человека, он считал мистическим бредом.

Про его отношения с Рыжей нельзы было сказать, что они «встречались». Они сидели за одной партой, помогали друг другу на контрольных, давали списывать… Ему нравилось, что она с ним не кокетничает, как поначалу кокетничала с другими. А ей он нравился тем же: отсутствием видимого стремления произвести на нее впечатление, своей независимостью, равнодушием к насмешкам…

— Ты хотел когда-нибудь быть кем-либо другим? — спросила она его однажды. — Ну, другой профессии?

Они шли по улице, шурша неубранными листьями раннего листопада.

— Нет, — ответил он. — Никогда даже не задумывался о другой профессии. — Я помню, как ткнул пальцем в клавишу. Как она первый раз поставила мне руки на клавиатуре, а я не доставал ногой до педали…

— Ты так часто ее вспоминаешь, — вздохнула она. — Наверное, она была классной, да?

— Она прожила в Швеции всю жизнь, с десяти лет. И не упускала возможности упомянуть, что ее дальний предок Афанасий Туманов участвовал в битве под Полтавой. Конечно, кому это здесь понравится.

— Это правда, что она завещала тебе дом?

— Правда. Он очень старый. Отец не хочет ремонтировать, а у меня нет своих денег.

— Ты когда-нибудь мне его покажешь?

Он посмотрел не нее так, будто очнулся от дремоты:

— Когда-нибудь покажу. Надо, чтобы был подходящий момент…

И тогда же он решил, что самый подходящий момент — Новогодняя ночь. Рождество — семейный праздник, а на Новый Год можно и пойти куда-нибудь. Когда он предложил ей встречать Новый Год вдвоем в пустом доме, она взглянула на него такими глазами, что испугался: откажется. Но она согласилась. Он купил накануне конфет, пирожных, китайской еды в бумажных коробочках из китайского ресторана, долго сомневался, наконец решился и купил бутылку безалкогольного шампанского — а то что ж это за Новый Год — без шампанского… Вытер в доме пыль и протопил камин — чтобы не так было холодно на следующий день.

Шел снег. Они встретились на площади в центре и добрались до дома на такси. Рыжая с любопытством смотрела на его пустые руки — «А где же угощение?» — хотелось ей спросить. Она была приятно удивлена, увидев в доме накрытый как положено стол и свечи в тяжелых бронзовых канделябрах. Было холодно, но дров оставалось еще много, он растопил камин и включил электрический обогреватель.

Рыжая была оживленна и говорлива, и красива, как никогда раньше, но напряженна. «Чего она боится? — подумал он с досадой. — А если боится и не доверяет, то зачем согласилась? Или привела бы с собой кого-нибудь, я же не настаивал, чтобы обязательно только вдвоем…» Он водил ее по комнатам, рассказывая о каждой вещи, показывал фотографии и живописные портреты предков.

— Как в музее, — сказала она. — А я своих дедов-бабок и не знаю почти. А прадедов — так и вообще будто не было… — они стояли возле пианино. — Ты можешь сыграть что-нибудь?

— Я не готовился, — растерялся он. Но синие глаза Кари оказались сильнее смущения.-

Попробую…

Под утро они смотрели телевизор и Кари задремала на диване. Проснулась, когда было уже светло и угли едва тлели в камине. Под головой у нее была подушка и она была укрыта мягким шерстяным пледом. Ее кавалер готовил тосты в кухне.