Какъ только отецъ Петръ показался наружу, стоявшiе сбоку дверей какiе то молодые люди бросились на него и крѣпко схватили за руки. Ихъ было человѣкъ семь, восемь, въ рабочихъ каскеткахъ и чекистовъ въ кожаныхъ шапкахъ.

Гробовая тишина нарушена была ѣдкими, злобными ругательствами:

— А гадъ паршивый!.. Контру разводить будешь!

— Завелъ бузу, старый поганецъ!..

— Ишь оратель какой выискался!..

— Не отъ Бога совѣтская власть?.. Ищи своего Бога. Идѣ онъ есть такой!!.. Смотрите, граждане, какъ Богъ защититъ своего поклонника.

— Въ бога!.. въ мать!.. въ матъ!!. мать!!!

— Бей его въ дымъ и кровь!..

— Старикашка зловредный!

Подъ эти крики отецъ Петръ успѣлъ оглядѣть толпу. Человѣкъ восемьсотъ стояло кругомъ. Конечно, больше старики и старухи, но были и молодые. Старые съ жуткимъ страхомъ, слезящимися глазами, качая головами, смотрѣли на священника, схваченнаго чекистами. Кое кто обнажилъ головы. Молодые, кто съ удивленiемъ, кто съ любопытствомъ, кто равнодушно смотрѣли на все, что происходило. Никто не тронулся съ мѣста, хотя казалось — навались толпа на чекистовъ и рабочихъ и во мгновенiе ока смяли-бы схватившихъ отца Петра и освободили-бы священника. Но никто не сдвинулся съ мѣста, никто ничего не сказалъ, и нѣмая, недвижная толпа стояла, какъ черная декорацiя.

Сзади раздался выстрѣлъ. Всѣ знали, что это былъ нарочный «провокаторскiй» выстрѣлъ. Кто могъ тогда стрѣлять, кромѣ чекистовъ?.. У кого въ тѣ дни могло быть оружiе?.. Испуганные голуби съ трепыханiемъ крыльевъ пестрого стаею взмыли надъ храмомъ.

Стоявшiй сбоку отца Петра здоровый чекистъ съ размаху чѣмъ-то тяжелымъ, зажатымъ въ кулакѣ ударилъ отца Петра по виску. Темная кровь хлынула и гранатовыми каплями повисла на бородѣ. Второй страшный ударъ свалилъ съ ногъ отца Петра. Тотъ осѣлъ на камни ступеней. Безсильно свѣсилась голова, но сейчасъ-же и приполнялась и толпа увидѣла одинъ громадный, наполовину выбитый изъ орбиты глазъ. Онъ болѣзненно дернулся, пошевелился и, точно кого-то разъискивая въ толпѣ, медленно обвелъ народъ незабываемымъ ужаснымъ взгядомъ.

Восемь человѣкъ возились надъ лежащимъ священникомъ, били его, топтали ногами, изрыгая страшныя, неслыханныя богохульственныя проклятiя.

Толпа продолжала молча и неподвижно стоять. Человѣкъ, въ распахнутой на груди кожаной курткѣ, потрясая въ рукѣ револьверомъ дико, въ какомъ-то восторгѣ кричалъ. Шапка свалилась съ его головы. Вихрастые черные волосы колтуномъ на макушкѣ торчали. Узкiе глаза были, какъ у пьянаго.

— Граждане!.. Коммунизмъ вамъ принесъ свободу!.. Вотъ такiе васъ смущаютъ!.. Власть народа умѣетъ охранить васъ отъ нихъ!.. Враги они!

Стоявшiй сбоку чекистъ, большой нескладный парень въ длинной красноармейской шинели и въ шапкѣ треухомъ, съ помятыми полями сказалъ не то съ жалостью, не то съ презрѣнiемъ:

— Скопырнулся зловредный оратель.

— Трепыхается еще… Не подохъ!..

— Они культъ-то этотъ!.. Людоѣды крѣпкiе!..

За толпою раздались звонки пожарныхъ саней. Должно быть кѣмъ нибудь вызванные пожарные прiѣхали за убитымъ. Толпа молча разступилась, пропуская ихъ черезъ скверъ. Тѣло отца Петра сбросили въ сани и рысью повезли черезъ толпу. Милицейскiй солдатъ стоялъ надъ тѣломъ. Сѣдая голова отца Петра съ окровавленной бородой подпрыгивала на ухабахъ и казалось голубой глазъ все продолжалъ ворочаться, съ презрѣнiемъ и недоумѣнiемъ осматривая православныхъ, стоявшихъ на церковномъ дворѣ.

— Да что вы, гражданка… Да нѣшто это возможно?.. Развѣ не видите?.. Не знаете, какiе это люди?..

Три женщины схватили Ольгу Петровну и не пускали ее черезъ толпу. Та билась въ ихъ рукахъ и, заливаясь слезами, говорила:

— Да поймите, гражданки… Это-же отецъ… Мой отецъ..

— Бога побойтесь, гражданка… Молчите… Не услыхалъ-бы кто на грѣхъ… Не побѣжалъ-бы къ нимъ… Не донесъ…

— Они-же убьютъ его…

— Очень даже просто, что и убьютъ… Ничего не подѣлаете… Ихъ теперь власть… Народная!..

— Сами чай, видите, сколько народа стоитъ, никто съ мѣста не сдвинется, такъ что-же вы-то одна подѣлаете… И себя только погубите и имъ лучше съ того не станетъ.

— Мама, оставь, — нагнувшись къ матери, бившейся въ рукахъ державшихъ ее женщинъ сказала Женя.

— Тетя… Что-же мы можемъ дѣлать?..

Женя и Шура опустились на колѣни подлѣ Ольги Петровны и цѣловали ея руки.

— Мама… Намъ только молиться… Молиться!.. Господь мученическую кончину посылаетъ дѣдушкѣ!.. Святой нашъ дѣдушка…

— Да не кричите вы ради самого Господа… Вѣдь кругомъ народъ… Кто его знаетъ, что за люди… Сами на себѣ бѣду накликаютъ…

Когда сани промчались въ комиссарiатъ, Ольгу Петровну отпустили и она побѣжала съ Женей и Шурой за санями.

Но въ комиссарiатѣ уже не оказалось тѣла отца Петра. Ольгѣ Петровнѣ сказали, что его отвезли вѣроятно въ Чрезвычайку на Гороховую.

Все пѣшкомъ, — голодныя, — онѣ съ утра не ѣли, три женщины пошли въ Чрезвычайную комиссiю.