Шрифт:
И сейчас, вслед за звонком, раздался по всей квартире его хриплый баритон.
— О, du Rinoceros, Rinoceros (О, ты носорог, носорог!), — напевал он, разматывая пестрое кашне и ни с кем не христосуясь.
Он успел ущипнуть пониже спины помогавшую ему раздеваться Феню и на ее протест сунул ей рубль.
— О, du Rinoceros, Rinoceros, — раздавалось по гостиной, куда он прошел.
— А, Федя! — воскликнул он, — здравствуй, бутуз! Здорово, брат, ты вырос. Ну как? Как поживаешь, бродяга? Латынь-то осилил? А? Учись, брат!
Федя молчал. Такое обращение с ним Фалицкого его оскорбляло. Небось с Andre так не поговорил бы! Он краснел и думал, как бы удрать. На счастье, пришла Варвара Сергеевна, и сейчас же задребезжал звонок. Это были дядя Володя и тетя Лени.
Федя побежал в мамину спальню. Он знал, что тетя Лени прямо пройдет туда, чтобы осматривать в зеркало хорошенькое лицо, пудриться, болтать с барышнями и раздавать подарки. У нее дома был большой попугай в клетке и собака Джек, которая умела делать массу фокусов и охотно играла с детьми.
Дети облепили тетю Лени и дядю Володю и тормошили их. Даже Andre вышел из своей комнаты.
— Andre, — говорил дядя Володя, среднего роста офицер в длинном сюртуке, по-праздничному в эполетах, — вот тебе "Млекопитающие Карла Фогта с рисунками Шпехта". Рисунки, Andre, — восхищение! Звери прямо живут. В зоологический сад ходить не надо.
— Тетя Лени, тетя Лени, — трещала Лиза, — какими духами вы душитесь? Violette merveille (Чудесные фиалки). Да?
— Но Лиза, ты растешь! И какая красавица! Покажи ножку? Нет, выше, выше подними юбочку… Танцуешь?.. С ума будешь сводить кавалеров… Ну вот я привезла башмаки, надеюсь, не велики, самый маленький номер…
— Да, Федя, друг сердечный, таракан запечный, пополним твою армию двумя орудиями с запряжкой и эскадроном казаков, еще я и два взвода пехоты в резерв поставлю, — шумно говорил дядя Володя, из громадного коврового мешка вынимая подарки… — А, Миша! — обернулся он к младшему племяннику, — что, друг?
Как яблочко румян, Одет весьма беспечно, Не то, чтоб очень пьян, Но весел бесконечно…Так-то, Михаиле! Получай, брат, своего Майн Рида — ибо ты чтец, Федюха жнец, a Andre на дуде игрец. Что твоя скрипка, Андрюша? Не запускай.
— Что ты такой бледный, Андриаша? Не хвораешь ли? — участливо спросила тетя Лени.
В прихожей раздавались звонки. Гости собирались, а дядя Володя и тетя Лени сидели в спальной Варвары Сергеевны и барышень и не торопились идти играть в карты. Тетя Лени с Лизой и Липочкой, тесно прижавшимися к ней, расселись на узкой кровати Лизы, дядя Володя прислонился к спинке кровати, Федя, раскрыв рот, стоял против него, Andre забрался на подоконник, Миша лежал у ног тети Лени.
— Тетя, а что Джек? — ласково говорил Федя, — дома остался? Отчего не привела с собой, мы бы играли с ним и с Дамкой.
— Где были у заутрени? В первой гимназии?
— А вы, тетя?
— Мы как всегда в Уделах.
— Много народа? — стараясь вести светский разговор, говорила Липочка.
— Дядя, в пушку запрягают четырех лошадей? Я видел шесть.
Два раза заглядывала Варвара Сергеевна звать в гостиную, играть в карты, но не хватало духу разрушить детское счастье. Она качала головой и уходила. Наконец появился сам Михаил Павлович с картами в руках.
— Ну, будет вам, — сказал он, — Магдалина Карловна, вам ничего будет со мной, Павлом Семеновичем и Фалицким.
Тетя Лени поморщилась, но ничего не сказала и взяла карту.
— Тетя Лени! — крикнула Липочка, — в промежутках приходите к нам поболтать. Мы и спать ложиться не будем.
— Нет, нет, ложитесь! Я и так приду!
XIX
В гостиной играли на Двух столах. За одним Михаил Павлович, тетя Лени, Фалицкий и Чермоев, за другим Голицын, Варвара Сергеевна, Антонов и дядя Володя.
Федя незаметно прокрался в угол у печки, забрался с ногами в кресло и, неприметный в своей черной гимназической рубахе, сидел и наблюдал за игроками.
Гостиная тонула в сумерках длинного апрельского вечера. На потолке была люстра со свечами, но сколько себя помнил Федя, ее никогда не зажигали. На круглом столе подле дивана стояла высокая лампа с абажуром матового стекла в виде тюльпана и на печке, подле бронзовых часов, два канделябра, но горели только четыре свечи, стоящие по две на углах карточных столов и освещавшие сосредоточенные лица игроков.