— Представьте, мне тоже многое не нравится в вас. Интеллигентская мягкотелость, потакание либерализму. И это в военное время!

Он замолчал, давая понять, что разговор окончен.

Зубрилин ушел, помрачнев. В тот же день он направился в политуправление треста и рассказал о своих отношениях с капитаном Омаровым.

— Что думаешь делать? — в свою очередь спросили его, не вдаваясь в разговор о личности Омарова. Капитана хорошо знали.

— Поеду по совхозам, — сказал Зубрилин.

— Правильно, помоги людям на месте.

— Прежде чем уехать, я хочу попросить вас… У меня есть некоторые подозрения. Я имею в виду Дымова, Дмитрия Степановича Дымова. Проверьте, пожалуйста. Дело в том, что…

В ту метельную и злую зиму Виктора Николаевича Зубрилина видели в Катуйске, Мылге, Айчане, Ильгене. На машине, на лошадях, оленях и собаках ездил он по бескрайним просторам Колымского нагорья, изучал работу совхозов, помогал директорам готовить технику, людей, материалы, чтобы встретить весну.

Вместе с ним, надолго простившись с кабинетом, всю зиму колесил агроном Руссо. Сперва он с трудом переносил тяжелое путешествие, охал, жаловался на неудобства, но потом втянулся в жизнь на полозьях и даже обнаружил в этом свою прелесть. Он тоже работал, помогал агрономам опытом, эрудицией, проводил в совхозах курсовые занятия, консультации, рассказывал об опыте других хозяйств. Словом, нашел себя в этом путешествии.

В конце февраля автомобиль довез Зубрилина и Руссо до самого отдаленного пункта трассы. Они покинули теплый кузов машины и пересели на хрупкое сооружение из полозьев и планок, запряженное девятью лохматыми собаками.

— Куда теперь? — спросил агроном. — Кажется, дальше пути уже нет.

— Есть. Оленеводческий совхоз, — ответил Зубрилин и засмеялся.

Руссо растерянно смотрел на него. Шутит?

— Бог мой, это же две сотни верст! Что мы там будем делать зимой? — спросил он.

— Есть одно дело, Константин Федорович. Правда, оно довольно далекое от агрономии, но касается все-таки нашего брата. Да и вам, как агроному, дело найдется, обследуем новые места.

В мартовскую пургу два потяга притащили смертельно усталых людей на центральную усадьбу совхоза. Директор вытаращил глаза: зимой, из города? Он даже испугался, не случилось ли чего, но Зубрилин успокоил его:

— Мы попутно, можно сказать. Обогреться, помыться, посмотреть ваше хозяйство.

Директор недоуменно пожал плечами. Странно. Но он не стал расспрашивать, устроил командированным баню, обед и приготовился к любым неожиданностям.

Зубрилин, едва отдохнув, пошел к главному бухгалтеру.

— Что нового? — спросил он. — Как отчет? Где наш ревизор?

Бухгалтер выложил свои соображения, начал подробный рассказ. Зубрилин перебил его:

— Ревизию закончили?

— Нет еще.

— А где Конах?

— Он сделал перерыв на десять дней.

— Зачем?

— Хотел поохотиться, отдохнуть. Взял упряжку оленей и уехал в тайгу.

Зубрилин закусил губу. Поохотиться? Ему была известна одна такая охота. Катуйский выстрел, вспоротая телогрейка. Неужели?..

— Куда уехал?

— Не сказал. Знаю, что в сторону хребта.

Виктор Николаевич хлопнул планшеткой, вынул карту и заинтересованно уткнулся в нее. Хребет Черского. Гористое нагорье километров в тридцать шириной. Какая там охота! Голые промороженные скалы и лед. А что же за хребтом, по ту сторону? Чем привлекает Конаха дикое место?

Узкая черненькая ленточка брала свое начало в самом центре гор и, причудливо петляя, уходила на юго-восток. Вдоль ленточки написано: «Река Май-Урья».

— Черт возьми! — громко воскликнул Зубрилин. — Ведь там Зотовы!..

В тот же день они с агрономом Руссо на двух новых собачьих упряжках рванулись в сторону мрачных гор, окутанных дымкой непрекращающихся метелей. Удивленному директору Зубрилин сказал:

— Мы проверим дорогу к новому совхозу. А потом вернемся.

На сердце у замполита было тревожно. Он боялся за Петра Николаевича Зотова. Охотник все тот же, что и в Катуйске.

По дороге Зубрилин рассказал своему спутнику о подозрениях. Руссо перезарядил ружье картечью и заявил: