Опасаемся, что и Алоиз Гитлер не слишком-то разбирался в этом или, во всяком случае, разбирался в этом несколько отлично от того, как это представляет себе почтенный историк Мазер.

Если же рассуждать всерьез, то нужно заметить, что нормы выпивки сугубо индивидуальны, меняются с возрастом и количеством суммарного поглощенного алкоголя, а также испытывают текущие колебания, зависящие от сиюминутного нервного и психического состояния пьющего.

Можно притом произвести весьма грубую качественную классификацию мужчин (у женщин она несколько иная), подразделив их на три категории: непьющие, пьющие и спивающиеся. Личности, относящиеся к последней категории, быстро теряют человеческие качества, на индивидуальном уровне представляют собою значительную опасность при бессмысленных пьяных и похмельных конфликтах, а на общественном уровне создают собою немаловажный фактор при попытках введения сухого закона или других идиотских административных мероприятиях массового масштаба.

Разница между непьющими и пьющими, вроде бы, достаточно различима, но не сопровождается очевидными иными различиями в позитивно-негативном разрезе, а в ретроспективе порождает значительные трудности при идентификации личных особенностей.

Широко известно, что в течение большей части известной жизни Адольф Гитлер был непьющим. Менее ясно это в отношении Иоганна Непомука Хюттлера: с одной стороны, он не мог быть сильно пьющим, поскольку должен был бы быстро оказаться спивающимся, очутившись в роли владельца трактира; с другой стороны, в этом специфическом разрезе мы о нем практически ничего не знаем.

Алоиза-младшего, еще жившего в родительской семье, пытаются представить в роли какого-то бесшабашного и разгульного мальчишки, но все это крайне неконкретно, а его дальнейшая профессиональная деятельность не только официанта, но и владельца ресторана, также, вроде бы, не располагала к систематическому пьянству.

Явно пьющими были предположительный дед Гитлера Георг Хидлер и его (Адольфа Гитлера) отец Алоиз-старший — как бы Мазер ни старался поставить последнее под сомнение.

Таким образом, пьющие мужчины из этого семейства оказывались вроде бы гораздо менее опасными личностями по сравнению с непьющими — довольно неутешительный факт для принципиальных противников пьянства. Впрочем, закономерности, прослеживаемые в единственном семействе, не могут, конечно, претендовать на значительные обобщения.

Так или иначе, но с этого момента тема пьянства укореняется в наших изысканиях, хотя с этим мы, возможно, запоздали, а начинать нужно было бы еще при анализе взаимоотношений братьев Хидлеров-Хюттлеров; но нам постоянно не хватает конкретных фактов, на которые совершенно не обращали внимания наши предшественники, имевшие дело с еще не остывшей информацией и с еще живыми свидетелями.

Разумеется, нужно согласиться с Мазером, что Алоиз не мог физически постоянно просиживать в ресторане, поскольку последний был обязан периодически закрываться.

Ничего удивительного не было и в том, что в таких ситуациях уже подросшему сыну приходилось доставлять подвыпившего отца домой — благо это было недалеко.

Позднее Адольф Гитлер повествовал об этом с недобрыми подробностями: «В противоположность /…/ картине [жизни в Леондинге], где, вопреки всем элементам нервозности, преобладают последовательность и размеренность, буржуазная солидность и чувство уверенности, легенда, созданная самим Гитлером, повествует о бедности, нужде и скудности в родительском доме и о том, как победоносная воля отмеченного печатью избранности юноши сумела преодолеть все это, равно как и деспотические амбиции бесчувственного отца-изгоя. Чтобы привнести в эту картину еще больше эффектной черной краски, сын впоследствии даже сделал отца пьяницей, которого ему приходилось, ругая и умоляя, со сценами «ужасающего стыда», уводить домой из «вонючих, прокуренных пивных»» [412] — пишет Фест.

Относительно семейной бедности Адольф Гитлер, конечно, безбожно врет — как и о многом другом в «Майн Кампф», но вот легко ли, действительно, было доставлять домой пьяного отца, хотя бы и обладавшего буржуазной солидностью и размеренностью?

Отвлекала Алоиза от ресторана и пасека, которой он снова обзавелся, но теперь уже постарался и это обставить комфортом — так, чтобы не тратить времени на пешее путешествие к пчелам: «В Леондинге Алоиз Гитлер, похоже, обрел предел своих мечтаний. Совсем рядом с городом у него был красивый дом с садом [413] , так что ему не нужно было теперь ходить к своим пчелам за несколько километров, как в Браунау или Пассау, поскольку ульи стояли всего в нескольких метрах от спальни». [414]

Самое же существенное было то, что именно в это время и сформировались личные контакты Алоиза с его сыном Адольфом, который, сделав упор в собственных воспоминаниях на непривлекательное пьянство отца, постарался придать этим контактам высшую степень несерьезности — чуть ниже мы постараемся усилить этот наш тезис.

На самом деле, оба они гарантированно должны были осознать весьма весомые мотивы для установления такой близости: отец, увлеченный собственными рассказами окружающим о своих былых подвигах, должен был обнаружить, что теперь и сын способен внимательно его выслушивать и задавать толковые вопросы, а сын, подраставший и постепенно взрослевший, должен был понять, что отец несет не только чушь, но излагает моментами чрезвычайно интересные сведения и соображения!

Если предположить, что так и происходило, то эта специфическая парочка имеет в мировой литературе известную красочно описанную аналогию, на что никто никогда не обращал внимания, в лице героев «Острова сокровищ» — отставного штурмана пиратского корабля Билли Бонса и начинающего искателя приключений трактирного прислужки Джима Гокинса.

Автор «Острова сокровищ» английский писатель Роберт Льюис Стивенсон (1850–1894) не был выдающимся знатоком пиратского быта, а одного из своих главных героев, Билли Бонса, попросту списал у другого известнейшего писателя — американца Вашингтона Ирвинга (1783–1859), крупного специалиста по злодеям — он с большим успехом играл их даже самолично на профессиональной театральной сцене.