– Ты никогда ничего не делаешь плохого, – отвечала Сара Луиза, глотая слезы. – Ты всегда прав, а мы всегда неправы. Это невыносимо.

– Но позволь, когда это я говорил, что я прав, а ты нет?

– Вот видишь, опять. Что бы я ни сказала, все не так. Я долго стоял, мысленно блуждая по лабиринту ее логики. Я уже успел усвоить, что спорить с Сарой Луизой бесполезно, а надо уступить, поэтому, принеся покаяние и дождавшись, когда она вытрет глаза, я спросил:

– Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал?

– Чего я хочу? Понятия не имею. Разве мы можем позволить себе хоть что-то купить?

– Не исключено, что и можем; по крайней мере, давай попробуем это обсудить.

– Я не хочу снова выслушивать лекции.

– Если у тебя есть какие-нибудь идеи, расскажи, и я обещаю, что не скажу ни слова.

В очередной раз повернувшись ко мне в профиль, Сара Луиза предалась размышлениям о семейных нуждах.

– Ну, во-первых, Эсель уже давно мечтает о лошади, – сказала она, – и я тысячу раз говорила тебе, что лошадь девочке действительно нужна.

– Думаешь, Эсель будет много на ней ездить?

– Этого мы никогда не узнаем, если не купим ей лошадь.

– Ты уверена, что одной лошади хватит? – Вопрос сорвался у меня с языка помимо воли, но Сара Луиза не заметила иронии.

– Конечно, нельзя Эсель купить лошадь, а Элизабет – нет. А Мэри Кэтрин с таким увлечением копит деньги, что мы просто обязаны положить хотя бы немного на ее счет.

– Может быть, ты с девочками выяснишь что надо про лошадей? Мне нужно только знать, сколько они стоят.

– Хэмилтон, ты не представляешь себе, как девочки обрадуются! – В первый раз за все утро Сара Луиза улыбнулась, захлопав при этом ресницами, все еще влажными от слез.

Она пошла принять душ, а я направился к своему шезлонгу у бассейна. Кофе уже остыл, настроение было препротивнейшее, но меня немного утешил Арт Бухвальд. [95] Потом я занялся светской хроникой и узнал, почему Кэндис Берген [96] так ни разу и не вышла замуж и что сталось с Джулиет Проуз. [97] В эту минуту из дома вышла Эсель и, как обычно, не говоря ни слова, села рядом со мной.

Через какое-то время она подняла валявшуюся на земле газетную страницу и, ткнув пальцем в какое-то место, спросила:

– Как тебе ее нос?

Я пригляделся: предо мной была фотография Фарры Фосет. [98]

– Неплохой нос, – ответил я.

– Неплохой? И это все, что ты можешь сказать?

– Ну, она вообще недурна собой.

– Я говорю про ее нос. Ты не считаешь, что у нее потрясающий нос?

– Да, превосходный.

– И у меня тоже мог бы быть такой нос.

– Такой, как у кого?

– Как у Фарры Фосет. Я тут говорила с Мэй Бет Гриззард, у нее папа хирург-косметолог, прямо настоящий волшебник, и Мэй Бет сказала, что за тысячу долларов он исправит мне нос.

– А зачем тебе нужен нос, как у Фарры Фосет?

– Потому что мой нос никуда не годится, – ответила Эсель, поморщившись, словно от боли. – Из-за него-то мальчишки и не желают со мной встречаться. Если его исправить, у меня сразу станет красивое лицо.

Я хотел было сказать, что она мне нравится такая, какая есть, но тут мой взгляд упал на фотографию Фарры Фосет. Разница во внешности между нею и Эсель была столь разительна, что у меня язык не повернулся соврать. Вместо этого я спросил:

– А с мамой ты говорила?

– Да, она сказала, что не против, если ты тоже не против.

– Не хочешь ли побеседовать с доктором Гриззардом?

– Я уже договорилась пойти к нему в среду.

Только я опять погрузился в чтение светской хроники, как Эсель спросила:

– А как тебе ее улыбка?

– Обворожительная.

– А зубы?

– Изумительные.

– У меня тоже могли бы быть такие же. Надо только поставить коронки.

– Постой, я, кажется, догадался: у одной твоей подруги папа – зубной врач, и он поставит тебе коронки практически задаром.

– Да, и я договаривалась пойти к нему в пятницу. Ты не против?

– Если мама не против.

– Она не против. Ах да, она еще сказала, что ты разрешил купить мне лошадь.

И, похлопав меня по руке, Эсель встала и заковыляла к дому. Глядя на ее удаляющуюся мешковатую фигуру, я представил себе, как в один прекрасный день Эсель обнаружит, что на свете есть лечебные курорты и врачи-психиатры. Наступит время, и я буду с благодарностью вспоминать сегодняшнюю недорогую жизнь, когда дело ограничивалось исправлением формы носа и зубов. Злясь на своих женщин, а еще больше – на самого себя, я решил поискать спасения в комиксах. "Боперов ковчег" вызвал у меня улыбку, а над «Дунсбери» я даже посмеялся. Если удастся днем основательно пробежаться, подумал я, то, может, все еще и обойдется. В эту минуту Сара Луиза с Эсель запели "С днем рождения", значит, Элизабет, наконец, проснулась – сегодня ей исполняется семнадцать лет. Я еще немного посидел – не выйдет ли она ко мне поздороваться, но, так и не дождавшись, пошел в дом.