А Демин слышал. Но сначала отметил стук дверцы, «зря бьет замок, кретин», а потом уже эти ее слова. Забылась. Проговорилась. Значит, Жареный... Жора Жареный. Георгий Долгополов. Тогда он был худой, без бороды и стриженый. Демин не узнал его, потому что и тогда и теперь все внимание приковал к ней.

Такие дела... Кто-то отдыхает сегодня, воскресный день, на даче блаженствуют, гуляют, детей катают в коляске, козла забивают за общим столом, в горы лезут, за море плывут. И как всегда всем кажется, что несчастья, беды и преступления — у кого-то и где-то, но не у тебя, не здесь и вообще «больше говорят об этом». А на кладбище везут каждый день, каждую секунду — смерть на земле, и в тюрьму везут каждый день, и народные суды заседают...

Жареный взял с собой небольшую сумку, сизую, с белесыми буквами «Адидас». Там у него, должно быть, отмычки, фомка, и сейчас он входит в чью-то пустую квартиру, собирает в чемодан ценные вещи и минут через десять-пятнадцать Демин со своей «Волгой» станет банальным участником преступления. А девица — для отвода глаз.

Нет, пошло это и мелко, до того пошло, что Демину впору хоть башкой о столб.

— А я вас сразу узнал, Таня Бойко, — сказал Демин, не оборачиваясь.

Последовала пауза.

— Что-то я не помню, где мы с вами встречались, — наконец ответила она холодно и таким тоном, будто он к ней на бульваре пристал. Что поделаешь, видная, броская, молодая, заговаривают на улице; стоит на минутку остаться одной, как они тут как тут, ухажеры, и ей уже привычно, что называется, отшивать, приходится, что поделаешь.

Демин умышленно затянул ответ, и она не вытерпела:

— У туристского костра вместе кашу ели?

Демин молчал.

— Или на «броде»? Так вы серьезный, туда не ходите. — А голос насторожен.

— Два года назад вы проходили по делу Лапина.

Демин не обернулся к ней и в зеркало не посмотрел, он и так знал о ее смятении, и на него рассчитывал. Что она скажет в ответ, солжет? Никакого Лапина не знаю, ни по какому делу не проходила?

— Я вас еще тогда запомнил, — продолжал Демин, — и сразу узнал сегодня.

Она молчала.

— И по дороге за вами следил, в зеркало, вы не видели.

Демин говорил бесстрастно-вежливо, стараясь не допустить никаких уличающих ноток. Обычный разговор с попутчицей, которая случайно оказалась знакомой. Допустим, да, проходила по делу, ну и что? Отбыла срок наказания и вольна теперь жить как все, с кем-то в Сочи ехать, чью-то машину останавливать и просить подвезти.

— Нехорошо следить за пассажирами, — наконец сказала она.

Ушла от прямого ответа. Без всяких яких.

— Я без умысла, мимоходом. Смотришь в зеркало, чтобы видеть дорогу сзади, — наивно оправдывался Демин. — Так сказать, пройденный путь. Но в то же время интересно было, узнал я или ошибся, так что прошу извинить, подсматривал.

Она не ответила.

— Вот ведь как бывает, — раздумчиво продолжал Демин. — Гора с горой не сходится, а человек...

Ей дали тогда два года. Она их провела в колонии, вышла. Так зачем скрывать?

Но зачем признаваться всякому встречному-поперечному? Возможно, ей стыдно. Предстала перед ним такой, а он ее, оказывается, знал и этакой. А Лапина приговорили к высшей мере.

— Что-то долго Жареного нет, — с легким зевком проговорил Демин.

— Какого еще жареного-пареного? — насторожилась она.

— Вы проговорились, Таня. Сами его так позвали и не заметили. От волнения.

— Что-то вы все загадками! — фыркнула она. — «Я вас знаю», «волнение», «проговорились». Или все это — комплименты? Как понять вашу повышенную любезность?

— Да никак в общем-то. Вы заслуживаете и комплиментов и любезности. Просто я знаю вас, Таня Бойко, — и все.

Почему бы ей не удивиться и не спросить, откуда он ее знает и с какой стати заговорили об этом. Но она молчала, наверное, обдумывала его слова, готовила какой-то ответ.

— А как ваши отец, мать, бабушка Мария Игнатьевна? — участливо продолжал Демин.

— Что-то дует, — сказала она сухо, и Демин услышал ее движение сзади, будто она усаживалась так, чтобы поменьше дуло. — Нельзя ли ваши эти самые окна закрыть.

Оба задние стекла были подняты, оба передние опущены. Сияло солнце, день обещал быть жарким, и сейчас уже припекало изрядно. Да и машина стоит, а ей дует. «От волнения», — хотел объяснить Демин, но сдержался. Ей уже надоела такая его наблюдательность. Ничего не сказав, он молча поднял стекла. Ручка правой дверцы ритмично повизгивала, пока он ее крутил. «Давно не смазывал, — отметил Демин. — А ведь раньше не замечал».

— Теперь не дует? — спросил он с легкой иронией.

— Гляньте в зеркало! — жестко, зло сказала она.