Оказалось, однако, что австрийской контрразведке пришлось затем нисколько не легче:

«Взамен Марченко мы получили в лице полковника Занкевича столь же опасного руководителя русской агентуры». [432]

Занкевич, едва прибыв в Вену в начале октября 1910 года, докладывал, что для получения необходимых сведений о военных приготовлениях Австро-Венгрии следует «прибегнуть к содействию негласной разведки, к организации которой и приступаю». [433]

Теперь Ронге рассказывает о борьбе с Занкевичем — речь идет, напоминаем, о времени, когда Ронге еще продолжал оставаться в подчинении Редля. Итак:

«Так как полицейского надзора за полковником Занкевичем нельзя было установить, то я, желая все-таки затруднить его деятельность, поставил наблюдение за ним под свою личную ответственность.

Я не ошибся. Занкевич проявил неприятную любознательность, появлялся 2–3 раза в неделю в бюро военного министерства и задавал больше вопросов, чем все прочие военные атташе вместе взятые. На маневрах он вел себя настолько вызывающе, что его пришлось ввести в границы. К военным учреждениям он подходил под предлогом дачи заказов, с целью узнать их производственную мощность. Он был хитер и скоро заметил, что за его жилищем установлен надзор. Понадобилось много времени, прежде чем удалось установить методы его работы». [434]

Занкевич ощутил сильное противодействие, умерившее его оптимизм. Причем давление осуществлялось по двум направлениям — путем навязывания ему знакомств с одними людьми и затруднения контактов с другими. Занкевич докладывал: «…Вот уже месяц, как я стал получать письма от неизвестных авторов и визиты подозрительных лиц. N, с которым я несколько раз встречался в обществе, тщательно меня избегает. Боятся вступать со мной в разговоры и все офицеры ниже генеральского чина…» [435]

В конце 1910 года начальство Занкевича в Петербурге зафиксировало заметное усложнение деятельности военных атташе в Берлине и в Вене: «Органическое недоверие к России заграницей /…/ за последнее время вспыхнуло с такой силой, что наши соседи склонны в каждом появляющемся в их пределах русском подданном видеть прежде всего военного шпиона, из категории которых не исключены и наши официальные военные агенты [436] . /…/

Положение последних при таких обстоятельствах /…/ ныне представляется тем более трудным потому, что /…/ германские государства /…/ в последнее время стали в широких размерах пользоваться для сего провокацией». [437]

Занкевич резюмировал: «Считаю нужным доложить, что подвергаюсь опасности быть скомпрометированным». [438]

Ниже мы убедимся, что эти опасения оказались далеко не напрасными.

Продолжение рассказа Мильштейна о Редле:

«С отъездом Марченко связь с Редлем стала еще более затруднительной. Редль уже не мог свободно приезжать в Вену, да и встречаться с Занкевнчем ему стало опасно, так как никакого официального объяснения для встреч придумать было нельзя. Тогда в интересах безопасности пришлось заменить личные встречи почтовой перепиской. Редлю были даны «почтовые ящики», несколько адресов в так называемых нейтральных странах (Норвегия, Швейцария и т. п.), куда он мог пересылать фотоснимки или письма, написанные тайнописью. Ему же шли письма-задания и денежные переводы в Вену на главный почтамт до востребования на вымышленное имя.

Долгое время такая связь работала бесперебойно. От Редля регулярно поступали материалы, а он регулярно получал денежные переводы». [439]

Здесь Мильштейн расписался в незнании деталей биографии Редля: он посчитал, что перемещение Редля из Вены в Прагу приблизительно совпало с убытием из Вены Марченко. Потому-то и встречи Редля с Занкевичем оказались якобы затруднительными и опасными.

Эта ошибка Мильштейна нам хорошо понятна: биографические данные о Редле уточнились лишь в последнюю пару лет — мы сами не смогли назвать точной даты перевода Редля в Прагу, работая над нашей предыдущей книгой: «это произошло не известно в точности когда в период от 1909 по 1912 год — опубликованные данные расходятся». [440] Сознаемся и в том, что и на нас оказало тогда существенное влияние и мнение Мильштейна, и мнение Алексеева, также датировавшего 1909 годом момент перевода Редля в Прагу. [441]

На самом же деле перевод Редля в Прагу произошел более чем через два года после отбытия Марченко — и в течение этого срока ничто не мешало Редлю общаться с Занкевичем на тех же основаниях, что и с его предшественником, хотя общая ситуация вокруг Занкевича заметно сгустилась.

Ссылка же Мильштейна на адреса в Швейцарии и Норвегии списана им, конечно, из хорошо понятных источников — это соответственно адреса Ларгье и Элизе Кьерили, использованные Ронге и приведенные в нашем разделе 1.1. Заметим, справедливости ради, что и другим российским агентам (не Редлю!) давались адреса для связи в Швейцарии и Норвегии. [442]