Сгружать Илы помогают все. С берега страхуют оттяжками зависший в воздухе фюзеляж машины. Главное - не дать ему вращаться, не зацепить краем за борт.

Все самолеты на лыжах. Отбуксировать фюзеляж на барьер трактором не сложно. Затем на сани сгружают громоздкие упаковки с плоскостями самолетов. И вскоре авиамеханики, облюбовав себе место на краю барьера, приступают к сборке.

А мы работаем у самого борта. Принимаем на лед с судовых стрел металлические контейнеры с продовольствием и снаряжением, деревянные ящики с приборами, панели сборных домиков, а чаще всего сетки с бочками.

Бочек этих в трюмах нескончаемое количество: больше 5,5 тыс. В них бензин разных марок для самолетов и вездеходов, керосин для вертолетов, дизельное топливо для электростанции. На «Дружной» много техники: два Ил-14, два Ан-2, два вертолета Ми-8 И еще тракторы, вездеходы. Без горючего шагу не ступишь.

Разгрузка набирает темп. Через 5-7 мин над нами зависает вертолет. Под брюхом у него болтается металлический крюк - гак, как называют его моряки.

Самый ответственный момент - застропить груз, зацепить края сетки за гак. Эта операция особенно ловко получается у белобрысого паренька, радиотехника «Дружной» - Гриши. Он бесстрашно лезет под брюхо трепыхающегося в метре-двух над льдом вертолета. Остальная часть погрузочной бригады укрывается кто где, - от ураганного ветра, поднятого вращающимися лопастями. Ветрило норовит сорвать шапку, продувает ватный костюм до костей. Снежная крупа сечет лицо, залепляет защитные очки. Грохот царит невообразимый: объясняться друг с другом можно только знаками.

Механик вертолета в шлемофоне с радионаушниками лежит на полу кабины, наполовину высунувшись в дверцу, заглядывает вниз, следит, как Гриша цепляет сетку, и сообщает по радио пилотам. Вертолетчики - пилоты экстракласса. Иначе тут нельзя. Гриша, хотя и первый раз в Антарктиде, все делает споро. А опыт тут же приобретается: известно, что на ошибках быстрее учатся. Один раз вертолет его чуть колесом не придавил. Другой- сгоряча схватился Гриша за гак голой рукой - током дернуло: сильнейший заряд статического электричества накопился на конце металлического троса. Сидел потом с полчаса Гриша в стороне на бочках, себя корил: «А еще радиотехник!», пришел немного в себя и снова за работу.

Не уступает Грише в умении стропить грузы и наш иностранный коллега, геолог из ГДР Ганс Пейх. Он тоже впервые в Антарктиде, но сразу освоился. В яркой не-продуваемой пуховой куртке, в шерстяной шапочке с помпоном, с пунцовыми щеками, он похож на сказочного тролля с рождественской открытки.

С Гансом мы плыли в Антарктиду в одной каюте и подружились. Он хорошо знает русский язык, не раз бывал в нашей стране. Характер у него легкий. Ганс общителен, на редкость сообразителен. Все схватывает буквально на лету.

И еще один иностранный коллега - американский геолог Эдвард Грю трудится в нашей бригаде. Ему тоже нельзя отказать в трудолюбии. Огромные трехсоткилограммовые бочки он катает по настилу из досок с редкостным упрямством, что называется, не разгибая спины. И при этом совсем не обращает внимания на то, что делается вокруг. Несколько раз его приходилось оттаскивать в сторону, оберегая от накатывавшихся сзади бочек. И все-таки его слегка придавливало. В таком случае Эдвард недоуменно оглядывался, словно не сразу понимая, что случилось, потирал ушибленное место и снова с прежним рвением принимался за работу.

По характеру Эдвард медлителен, флегматичен. Зато упорства, целеустремленности ему не занимать. И русский он освоил не хуже Ганса. У Эдварда в арсенале такие поговорки: «Первый блин комом», «Поспешишь - людей насмешишь». Только манера говорить у него другая, неторопливая. Эдварда многие знают в экспедиции. Он не новичок в Антарктиде. Однажды уже зимовал -у нас на «Молодежной».

Пока не все ладится на разгрузке, порой возникает неразбериха. Вот бригадир, он же глава нашего геологического отряда, посылает меня с одним из геологов на «Дружную» принять там бочки. Мы послушно заползаем в приземлившийся по этому случаю вертолет. Но на «Дружной» нас встречает начальник базы. Он считает, что здесь людей и так достаточно, и отправляет нас обратно. В течение двадцати минут нас трижды перебрасывают с одной точки на другую. Руководители впали в амбицию, не хотят уступать друг другу. У вертолетчиков глаза на лоб лезут: они не могут взять в толк, почему нас надо возить через рейс то туда, то обратно. В конце концов начальник базы одолел нашего бригадира, и мы вернулись на прежнее место.

Против ожидания «Дружная» оказалась не слишком занесена. Снег засыпал домики на треть или наполовину, лишь кают-компания погребена почти по крышу. Но бригада, проводящая расконсервацию базы, раскопала вход, и повар уже хлопотал у плиты.

Наш домик стандартный, собранный из панелей, пригнанных друг к другу и стянутых болтами. Такие дома давно используются в Арктике. Название их мудреное - ПДКО, что означает «полярный дом Канаки-Овчинникова». Дом простой, незатейливый. Коробка пять метров в длину, два с половиной в ширину. До потолка можно достать рукой. Вход через обычную дверь, без тамбура. Окна маленькие, квадратные. Толщина стен невелика, но сквозь них не продувает. У входа установлена венгерская печь, работающая на солярке или керосине. В отличие от газовых плит, которыми мы отапливались в полевых лагерях в прошлом, она удобнее и безопаснее.

Домов ПДКО на «Дружной» несколько десятков. Четырьмя рядами выстроились они на расстоянии 40-50 м друг от друга, образовав подобие улиц. И ни одного пустующего помещения. Идет сборка новых зданий: база должна принять 135 человек.

Летчики привезли с собой жилище собственной конструкции- огромный металлический цилиндр, своего рода цистерну на колесах. Очень гордятся этим сооружением. В нем весу тонн тридцать. Внутри три отсека: кухня, столовая и спальня. Пока чудо-дом сгружали с корабля и доставляли на «Дружную», немало крепких слов было сказано в адрес того человека, которому взбрело в голову везти в Антарктиду это громоздкое металлическое сооружение. Поселились в цистерне начальник авиаотряда и его заместитель.