Как давний мой знакомый (еще по работе в ГРУ) он сказал:

— Карпов, тут прилетел из Москвы твой старый знакомый, хочет с тобой поговорить. Можешь приехать ко мне?

— А кто этот знакомый?

— Передаю трубку…

— Здравствуй, Владимир Васильевич.

Я сразу узнал его по голосу, это был мой бывший шеф заместитель начальника Главного разведывательного управления генерал—лейтенант Трусов. Тот самый Трусов, который был начальником разведки у Жукова в Берлинской операции, а позднее под руководством маршала арестовал правительство Деница. И еще читатели, наверное, помнят, мой рассказ о похоронах Сурина, где я сидел рядом с Трусовым. (И тогда еще предупредил читателей, что рассказываю об этом не случайно. Вот настало время объяснить, почему я делал ту оговорку).

— Здравствуйте, Николай Михайлович!

— Как живешь? Не скучаешь по прежней работе?

— Некогда скучать, в полку всегда много забот.

Он не любил напрасных слов, прямо сказал:

— Надо поговорить. Когда можешь приехать?

Я понимал, что дело не терпит отлагательства, поэтому сказал:

— Да вот сяду в машину и через час буду у вас.

— Ну добро, жду!

В кабинете начальника разведуправления меня встретил один генерал Трусов. Поздоровался. Объяснил:

— У Черныха какие—то неотложные дела, передал тебе привет и уехал. Поговорим с тобой вдвоем. Темнил старик — отправил сам Черныха — у разведчиков закон: лишнего знать никому не полагается.

Вот тогда Николай Михайлович объяснил мне то, что я изложил читателям выше: о создании в американской армии, а теперь и в нашей, частей специального назначения.

— Они уже созданы. Основа есть. А теперь будем их расширять и укреплять. В центре развернем дивизию, а при округах из рот создадим бригады. Ты и сам понимаешь, что нам хотелось бы подобрать в командование этой дивизией офицеров, знакомых с разведывательной работой. Ты в этом отношении — очень подходящая кандидатура — много лет у нас работал. А теперь вот побывал заместителем в офицерском училище, полком командуешь. Такое сочетание специальных знаний со строевой работой нам очень подходит. Тебе предлагается должность заместителя командира дивизии…

Он не называл это формирование «школой диверсантов», как его окрестили на Пленуме.

Трусов сделал паузу и посмотрел на меня: как я отреагирую на это предложение.

То, что он сказал, было настолько неожиданно, что я ответил не сразу.

— Подумай, Владимир Васильевич, но недолго. Послезавтра я должен вернуться в Москву (он подчеркнул) с твоим положительным ответом.

В те минуты я быстро соображал: как поступить? Служба у меня шла хорошо, работа в полку мне нравилась, офицеры и солдаты, да и командование относились ко мне с уважением. Да и литературные мои замыслы постепенно осуществлялись. Я писал и печатался.

И вот теперь мне предлагают вернуться в старую, закрытую сферу.

Все это я откровенно сказал Николаю Михайловичу. А он видно хотел заманить меня перспективой. Знал старый служака, что офицер, даже с душой писателя, не безразличен к чинам и должностям.

— Ты в заместителях недолго проходишь. Сразу тебя командиром назначить нельзя — должность генеральская, а ты полковник. По штату и заместитель в этой дивизии особого назначения тоже генерал. Вот получишь генеральское звание и передвинем тебя на командира. Сейчас наметили генерала, но мы его отправили с повышением, а ты нам больше подходишь — всю специфику этого дела знаешь отлично, во время войны много раз по тылам немцев ходил, это очень близко к тому, чем придется заниматься спецназовцам. Вот и будешь их учить.

Очень соблазнительные вещи говорил генерал. Но у меня и по строевой должности перспективы открывались хорошие, полк считался одним из лучших в округе, мне уже не намекали, а прямо говорили, что скоро буду выдвинут на должность заместителя командира дивизии. В общем, я колебался и попросил время на размышление.

— Сутки, — коротко определил Трусов. — Завтра в это время даешь положительный ответ. Что тебе раздумывать, в нашей системе тебя уважают, твой портрет в музее управления висит рядом с портретами других героев—разведчиков. Они посмертно, а ты вот живой.

Хитрил Николай Михайлович, по самолюбию мягким бархатом прошелся, наверное, и начальник ГРУ наказал ему непременно меня уговорить.

Думал я, конечно же, не сутки. Решил отказаться, главной причиной отказа была неминуемая секретность в предстоящей работе. Опять голова будет пухнуть от добротного материала, а писать нельзя ни о чем.

Я позвонил генералу Трусову на следующее утро, раньше назначенного времени.

— Когда подъедешь? — спросил он.

— Не приеду.

— Почему?

— Не стану ваше да и свое время тратить. Спасибо вам, Николай Михайлович, за доверие, но я останусь на строевой работе. Причины вам уже говорил. У меня одна книга на выходе, вторая в работе, а у вас опять все за девятью печатями.

— Ну и напрасно… Нет, ты все же приезжай…

— Нет, не приеду, боюсь, уговорите…

На этом наш разговор завершился. Я чувствовал: генерал Трусов на меня обиделся, неловко ему будет возвращаться в Москву, не осуществив задуманное в ГРУ.

Я привел этот случай из своей службы потому, что, на мой взгляд, он является хотя и косвенным, но еще одним аргументом, опровергающим какие либо тайные замыслы. Новое соединение (даже специального назначения) формировалось как войсковое, штатное, а не для заговорщических целей, в которых обвиняли Жукова.