Шрифт:
Доктор поставил предварительный диагноз:
«Состояние пациента требует дифференциальной диагностики – это нечто среднее между биполярным расстройством в результате перенесенного стресса и поражением фронтальной области мозга, которое медленно развивается и приводит к искажению этических представлений. Года три-четыре назад он был, по всей вероятности, вполне честным человеком; ни в юности, ни позднее не наблюдалось никаких признаков антиобщественного поведения. К тому же имеются некоторые признаки органических поражений».
Миллер перечислил ряд возможных диагнозов: патологические нарушения настроения, смешанные биполярные расстройства без признаков психоза, асоциальное поведение взрослого и нарциссические изменения личности.
Закончив диктовать, Миллер на секунду задумался. Предостережение Уайтекера относительно АДМ заставило его задуматься. Бог знает, может, люди из АДМ и вправду способны взломать его кабинет в поисках истории болезни Уайтекера. На всякий случай доктор зарегистрировал пациента под вымышленным именем: Патрик О'Брайен.
На следующее утро Миллер прошел по тихому коридору клиники, встретив лишь несколько сестер и санитаров. Час разрешенного посещения больных еще не наступил, и толпы родственников и друзей еще не наводнили здание. Дойдя до палаты Уайтекера, доктор постучал в дверь.{310}
Пациент был подавлен и дезориентирован. Настроение его скакало то вверх, то вниз, от радостного возбуждения до горестных слез. Миллер задал несколько осторожных вопросов о самоубийстве, впервые затронув эту тему.
Уайтекер попытался проглотить комок в горле, и у него вырвалось рыдание.
– Одной из причин были слова Джинджер о том, что от меня толку как от мертвеца. И я сказал ей об этом.
Не выразив вслух своего удивления, Миллер спросил:
– Зачем?
– Я думал, что, если скажу ей, она будет чувствовать себя не такой виноватой.
Странная мысль. Подняв глаза от блокнота, Миллер изучал пациента. Правда ли это? Трудно сказать. Миллер сменил тему и спросил, все ли Уайтекер рассказал своему адвокату о счетах в иностранных банках.
– Нет, – ответил пациент, – но о других счетах незачем рассказывать – те деньги получены законным путем. Абсолютно.
– А где вы их храните?
Около миллиона долларов доверены одному юристу, ответил Уайтекер, а остальное – нескольким друзьям. Помолчав, он поспешно добавил:
– Но все они заработаны законно.
– Надо рассказать о них адвокату, – сказал Миллер.
Уайтекер с сомнением передернул плечами. Он не настолько доверял Эпстайну, чтобы делиться с ним всеми секретами.
Дон Маккей в раздражении посмотрел на пейджер. Едва он успел сойти с самолета в Спрингфилде, как запищала эта дурацкая штука. Его босс, Мэри Спиринг. Он протолкался сквозь толпу в поисках телефона-автомата.
Маккей прилетел в Спрингфилд поговорить с Шепардом и Херндоном о пятистах тысячах долларов, которые Уайтекер, по его собственному признанию, заработал на откатах. Он прочел показания Уайтекера, занесенные в «форму 302», но теперь было ясно, что эта версия далека от действительности. Маккей хотел уточнить детали, – может, в первоначальных показаниях все же есть крупицы истины, которые помогут расследованию. Он понимал, что разговор предстоит нелегкий: прошел слух, что Спрингфилд винит отдел по борьбе с мошенничествами в попытке самоубийства Уайтекера.
– Ты говорил с агентами? – спросила Спиринг, когда он набрал ее номер.
– Я только-только прилетел, Мэри.
– Это хорошо. И не говори с ними.
– Почему? – озадаченно спросил Маккей.
– Потому что мы спровоцировали Третью мировую, – вздохнула Спиринг. – SAC пошел в атаку, штаб-квартира Бюро на военном положении, хотят ввести в бой самого Фри.
– Ну и дела!
– Так что тебе нельзя допрашивать агентов.
– Я и не собирался их допрашивать! Я хотел просто побеседовать с ними. Ты же сама мне велела.
Ну а теперь ФБР думает, что агенты являются объектом уголовного расследования, и запрещает им говорить без адвокатов, ответила Спиринг.
Маккей разозлился. Он надеялся, что, поговорив с агентами, восстановит нормальные отношения, объяснит, что против них нет ничего, кроме голословных заявлений «Уильямс и Конноли». Но Спиринг разрешила ему разговаривать только с руководством спрингфилдского офиса. Позвонив, Маккей договорился о встрече на следующий день и, чертыхаясь про себя, повесил трубку.