Вернувшись вместе с полицейскими в свой кабинет, он растерянно наблюдал, как они забирают его документы и дискеты и перегружают на свой диск данные его компьютера. Изъяв все эти материалы, полицейские проводили Швейцера в свой автомобиль, усадили его на заднее сиденье и увезли в Цюрих.

Два часа спустя напуганного Швейцера препроводили в офис цюрихского прокурора. Там было полно людей. Несколько сотрудников сидели за длинным столом. Швейцеру предложили сесть. Какой-то человек поднялся из-за своего стола. Подойдя к финконсультанту, он представился по-немецки:

– Герр Швейцер, я Фридолен Трие, сотрудник особого уголовного отдела. – Трие подошел ближе. – Хочу расспросить вас о Марке Уайтекере.

Шепарду и Херндону каждый новый день приносил все новые неприятности. Вести о раскрытии очередного мошенничества Уайтекера поступали так часто, что трудно было воспринимать их всерьез. Не успела «Вашингтон пост» опубликовать сообщение о ложном усыновлении, как поползли слухи, что, по утверждению Уайтекера, государство предоставило ему защиту как свидетелю, чтобы его не выселили из дома.

Похоже, вместе с репутацией Уайтекера рушилось и их расследование. Об аудио- и видеозаписях и прочих успехах «Битвы за урожай» в Вашингтоне даже не упоминали. Решение отдать дела о злоупотреблениях с лимонной кислотой и кукурузным сиропом другим отделениям ФБР агенты восприняли как личное оскорбление. Никто не удосужился посоветоваться с ними, принимая стратегические решения. Спрингфилдский офис становился изгоем.

Херндон решил излить гнев на словах и отбил в Вашингтон телекс, в котором разносил многие решения Министерства юстиции.{324}

– писал Херндон, –

Постороннему тон послания показался бы сдержанным, но по стандартам бесцветного бюрократического языка внутренней переписки Бюро слова Херндона звучали как плач Иеремии.

В обычных обстоятельствах начальство заставило бы агента переписать текст или попросту выкинуло бы его жалобы. Но с Херндоном был согласен весь спрингфилдский офис ФБР. В понедельник 21 августа телекс ушел в штаб-квартиру Бюро почти без изменений.

В то же утро Майк Бассет, войдя в свой офис, взял со столика для почты свежий номер газеты «Уолл-стрит джорнал».{325} Увидев заголовок на второй странице, он похолодел:

Не вдаваясь в подробности, статья сообщала, что эти девять миллионов были переведены на счет одного из швейцарских банков, принадлежащий компании «Эй-би-пи трейдинг». Среди прочего статья цитировала Джима Эпстайна, который сказал корреспонденту, попросившему прокомментировать это сообщение:

– Я не буду ничего комментировать, и очень долго.

Бассет понял, что новость была для Эпстайна таким же сюрпризом, как и для ФБР.

Д'Анжело находился в номере отеля на магистрали 7 в Лисберге, штат Виргиния. Это был первый день его «обучения без отрыва от службы» – то есть недели, в течение которой агент был обязан освоить новые навыки. Д'Анжело занимался подготовкой к вероятному новому назначению в Восточную Европу. Он уже хотел выйти из номера, когда зазвонил телефон. Звонил его новый напарник Майкл Бассет.

– Ты просто не поверишь! – сказал Бассет. – В «Уолл-стрит» написали, что АДМ обвиняет Уайтекера в краже девяти миллионов.

– Вот же б… – помотал головой Д'Анжело. – Чудеса прямо.

– Да нет, они серьезно.

– Это дело чем дальше, тем страннее. Просто какая-то, ну, фантастика.

Они поделились опасениями. «Уильямс и Конноли» не сообщила о своем открытии. Адвокаты предпочли доверить эту информацию прессе, а это ясный сигнал.

– Боюсь, они хотят подложить нам свинью, – сказал Бассет. – Если они открыто заявляют об этих девяти миллионах, значит, знают куда больше.

– Похоже, так и есть.

– Они утаивают информацию, чтобы оставить нас в дураках.

В тот же день Эд Хербст вышел из здания Гувера и направился на Двенадцатую улицу с повторным визитом в «Уильямс и Конноли». Ответ на повестки, врученные на днях, должен быть готов.

Войдя в приемную и представившись, он получил небольшой запечатанный конверт, адресованный Мэри Спиринг. Хербст вернулся с конвертом в офис и распечатал его. Он был обязан регистрировать входящие письма.